Они обменялись рукопожатиями. Валландер спустился на улицу, помахал рукой Толботу, который стоял у балконного парапета. Выходя из подъезда, он обратил внимание, что в списке жильцов Толбот не значится. Там стояло: «USG Enterprises». Валландер запомнил название и поехал прочь.
Как он и опасался, ему понадобилось несколько часов, чтобы выбраться из города. Когда он наконец выехал на магистраль, то с опозданием заметил, что проскочил съезд и на полной скорости мчится к польской границе. С большим трудом сумел развернуться и все же разыскал шоссе на север. Проезжая Ораниенбург, с содроганием вспомнил давешний инцидент.
До дома он добрался без приключений. Вечером заехала Линда. Клара простудилась, Ханс сидел при ней. Завтра он летит в Нью-Йорк.
Они сидели в саду, вечер выдался теплый, Линда пила чай.
— Как у него дела? — спросил Валландер, когда они, сидя рядом, тихонько покачивались на качелях.
— Не знаю, — ответила Линда. — Но иной раз задумываюсь: что все-таки происходит? Раньше он приезжал домой и всегда рассказывал о блестящих сделках, проведенных за день. А теперь молчит.
Над головой пролетела стая гусей. Оба молча проводили взглядом тянувшийся к югу птичий караван.
— Уже улетают? Не рано ли? — воскликнула Линда.
— Может, отрабатывают старт и полет в строю, — предположил Валландер.
Линда расхохоталась:
— Комментарий точь-в-точь в стиле деда. Ты знаешь, что становишься все больше на него похож?
Валландер отмахнулся:
— Про его норов известно нам обоим. Но он умел быть значительно злее, чем позволяю себе я.
— По-моему, он был вовсе не такой злой, — решительно возразила Линда. — По-моему, он просто боялся.
— Чего?
— Может, старости. Смерти. Мне кажется, он прятался за этой злостью, зачастую попросту наигранной.
Валландер не ответил. Молча спросил себя, не это ли она имела в виду, говоря, что они очень похожи. Он тоже откровенно боится умереть?
— Завтра мы с тобой проведаем Мону, — вдруг сказала Линда.
— Почему?
— Потому что она моя мать, а мы с тобой — ее ближайшие родственники.
— Разве у нее нет мужа, этого психопата из «ИКА»? Пусть он за ней и смотрит!
— Ты не понял, что с этим все кончено?
— Нет. Но все равно не поеду.
— Почему?
— Не хочу иметь с Моной ничего общего. Теперь, когда Байбы нет в живых, я тем более не могу простить ей того, что она о ней говорила.
— Ревнивые люди говорят ревнивые глупости. Мона мне рассказывала, что ты ей говорил, когда ревновал.
— Она лжет.
— Не всегда.
— Я не поеду. Не хочу.
— Зато я хочу. А главное, по-моему, мама хочет. Ты не можешь просто вычеркнуть ее.
Валландер промолчал. Продолжать протесты бессмысленно. Если он не сделает, как она говорит, ее злость надолго отравит существование им обоим. А этого ему не хотелось.
— Я даже не знаю, где находится лечебница, — в конце концов сказал он.
— Завтра увидишь. Это сюрприз.
Ночью в Сконе пришел циклон. В начале девятого утра, когда они ехали в машине на восток, начался дождь с ветром. Валландер был в растрепанных чувствах. Ночью он спал плохо и, когда приехала Линда, чувствовал себя усталым и недовольным. Она немедля отослала его в дом, переодеть старые выцветшие брюки.
— Не обязательно ехать к ней при полном параде. Но и неряхой тоже ни к чему.
Они свернули на съезд к старинному замку Глиммингехус.
[35]
Линда искоса глянула на него:
— Помнишь?
— Конечно.
— Время у нас есть. Можем сделать остановку.
Линда зарулила на парковку у высоких каменных стен. Они вылезли из машины, прошли по подъемному мосту во двор.
— Одно из первых моих воспоминаний, — сказала Линда. — Наша с тобой поездка сюда. Когда ты до смерти напугал меня историями о привидениях. Сколько мне тогда было?
— В самый первый раз мы были здесь, когда тебе только-только сравнялось четыре. Но тогда я о привидениях не заикался. Про них я рассказал, когда тебе исполнилось семь. Наверно, летом перед школой?
— Помню, я ужасно тобой гордилась. Мой большой, видный папа. С удовольствием вспоминаю те минуты, я чувствовала себя совершенно защищенной и искренне радовалась жизни.
— Я чувствовал то же самое, — сказал Валландер, не кривя душой. — Лучшие годы — когда ты была маленькая.
— Что происходит с жизнью? Ты правда так думаешь? Сейчас, когда тебе шестьдесят?
— Да. Вот уж несколько лет как я заметил, что начал просматривать извещения о смерти в «Истадс аллеханда». Если попадалась под руку другая газета, я и там читал такие извещения. Все чаще задумывался, что сталось с моими лимхамнскими одноклассниками. Как сложилась их жизнь? По сравнению с моей. Начал как бы вскользь интересоваться, что с ними сталось.
Они присели на каменной лестнице, ведшей внутрь крепости.
— Все мы, поступившие в школу осенью пятьдесят пятого, конечно же прожили свою жизнь по-разному. Сейчас я, пожалуй, знаю судьбу большинства. Кой-кому пришлось паршиво. Кто-то умер, один эмигрировал в Канаду, а потом застрелился. Некоторые достигли поставленной цели, как Сёльве Хагберг, выигравший телевикторину. Большинство жили в трудах, тихо, без шума. Так сложилось у них. А вот так — у меня. В шестьдесят почти все уже позади, и с этим надо примириться, хоть оно и нелегко. Важных решений остается совсем мало.
— Ты чувствуешь, что жизнь идет к концу?
— Иногда.
— И что тогда думаешь?
Он помедлил, потом сказал правду:
— Жалею, что Байбы уже нет. Что у нас так ничего и не получилось.
— Есть другие, — сказала Линда. — Тебе незачем оставаться одному.
Валландер встал.
— Нет. Других нет. Байбу никем не заменишь.
Они вернулись к машине, поехали дальше, в лечебницу, расположенную в нескольких километрах. Большая прямоугольная фахверковая постройка с сохранившимся старинным внутренним двором. Мона сидела на лавочке, курила, по булыжной дорожке они направились к ней.
— Она начала курить? — спросил Валландер. — Раньше-то не курила.
— Говорит, что курит ради утешения. И потом бросит.
— Когда?
— Она пробудет здесь еще месяц.
— Лечение оплачивает Ханс?
