Оке Леандер — он как раз проходил мимо кабинета премьер-министра, нес докладную записку, где в резких выражениях сообщал, что сотрудники канцелярии премьера по халатности не всегда вечером запирают двери, — услыхал грянувший взрыв ярости. На секунду приостановился, а затем зашагал дальше по коридору, словно ничего не случилось.
Улоф Пальме не сумел сдержать бешенство. Обернулся к Свену Андерссону, который повесив голову сидел на сером диване в его кабинете. Лицо премьера налилось кровью, плечи странно подергивались, как всегда бывало в минуты гнева.
— Ни единого доказательства! — рявкнул он. — Только словесные утверждения, намеки, экивоки нелояльных флотских офицеров. Это расследование не обеспечивает ясности. Наоборот, заводит нас прямиком в политическую трясину!
Около полутора лет назад, в ночь на 28 октября 1981 года, на грунт Госефьердена возле Карлскруны легла советская подводная лодка. Не просто в шведских территориальных водах, но вдобавок в запретной военной зоне. Командир подлодки (она имела обозначение «У-137» Анатолий Михайлович Гущин заявил, что лодка сбилась с курса из-за невыявленной погрешности гирокомпаса. Однако и шведские морские офицеры, и обыкновенные рыбаки в один голос твердили, что лишь вдрызг пьяный капитан мог удачно проделать подобный кунштюк — забраться так глубоко в шхеры, предварительно не ложась на грунт.
6 ноября У-137 была отбуксирована в нейтральные воды и исчезла. Итак, в тот раз в шведских водах, без сомнения, находилась именно советская подлодка. Но шла ли речь о сознательном нарушении или о пьянстве на борту, выяснить не удалось. Поскольку русские упорно настаивали на погрешности гирокомпаса, все восприняли это как подтверждение, что капитан вправду был пьян. Никакой уважающий себя флот конечно же не признает, что один из его командиров пьянствует на службе.
Тогда имелись доказательства. Но где они сейчас?
Что давний министр обороны говорил в свою защиту и в защиту расследования, никому не известно. Сам он никаких записей не сделал, и Улоф Пальме, которого через несколько лет убили, тоже никаких свидетельств не оставил.
Оке Леандер в свою очередь воздержался как от письменных, так и от устных комментариев по поводу вспышки ярости в кабинете премьер-министра. В канун нового, 1989 года он ушел на покой, удалился в свою квартиру, к «эфирным» друзьям. Тогдашний премьер тепло поблагодарил его за работу, а когда осенью 1998-го он тихо скончался, ни у кого позднее не возникало ощущения, будто в канцелярии премьер-министра является его призрак.
Стало быть, началось все с этой вспышки ярости. История о произволе политики, путешествие в трясину, где правда и ложь поменялись знаками и в итоге, собственно, ничего выяснить не удалось.
Часть 1
Вступление в трясину
1
В тот год, когда Курту Валландеру стукнуло пятьдесят пять, он, к собственному удивлению, осуществил мечту, которую вынашивал очень давно. После развода с Моной, состоявшегося почти пятнадцать лет назад, он начал подумывать, что надо бы оставить Мариягатан, где стены пропитаны великим множеством тяжких воспоминаний, и перебраться за город. Каждый раз, придя домой вечером после более или менее безнадежного рабочего дня, он вспоминал, что когда-то жил здесь с семьей. Теперь же мебель смотрела на него как бы с давним упреком.
Он не мог свыкнуться с мыслью, что так и будет жить в этой квартире, пока не состарится настолько, что, возможно, не сумеет сам о себе позаботиться. Хотя ему даже шестидесяти не было, он все чаще вспоминал одинокую старость отца и твердо знал, что отнюдь не желает повторить его судьбу. Достаточно и того, что по утрам, когда брился перед зеркалом, он видел, что становится все больше похож на отца. А вот в юности походил скорее на мать. Но теперь отец упорно настигал его, словно бегун, который далеко отставал, а теперь, по мере приближения незримой финишной ленты, мало-помалу догонял соперника.
Жизненная философия Валландера особой сложностью не отличалась. Он не хотел превращаться в ожесточенного отшельника, не хотел одинокой старости, когда его лишь изредка будет навещать дочь да, может, кто-нибудь из давних коллег, внезапно вспомнивший, что он еще жив. И не имел утешительных религиозных надежд, будто на другом берегу черной реки ждет что-то еще. Там только мрак, тот же, из которого он некогда пришел. До пятидесяти лет он носил в себе смутный страх смерти, в мозгу вечной мантрой звучало: ведь я умру. На своем веку он видел многих и многих умерших. И ничто в их безмолвных лицах в общем-то не говорило, что их души отправились на небеса. Подобно многим другим полицейским, он сталкивался со всеми мыслимыми разновидностями смерти. И вот однажды, сразу после своего пятидесятилетия, отмеченного в Управлении полиции тортом и стандартной пустопорожней речью тогдашней начальницы Управления Лизы Хугоссон, он открыл новенький блокнот и стал вспоминать и записывать покойников, которых ему довелось видеть. Жутковатое занятие, он и сам толком не понял, чем оно его привлекло. Дойдя до десятого самоубийцы, сорокалетнего наркомана, отягощенного практически всеми проблемами, какие только можно себе представить, он сдался. Этот человек по фамилии Велин повесился на чердаке развалюхи, служившей ему пристанищем. Повесился так, чтобы шея оказалась сломана и ему не грозило медленное удушье. По словам судмедэксперта, Велин добился своего. Казнил себя как умелый палач. На этом Валландер бросил вспоминать самоубийц и сдуру еще несколько часов пытался припомнить подростков и детей, которых нашел мертвыми. Но в конце концов тоже бросил — слишком уж отвратительно. После он устыдился и сжег блокнот, словно занимался чем-то извращенным и запретным. Ведь, собственно говоря, по натуре он был оптимистом. Только не позволял себе признать именно эту сторону своего «я».
Однако же смерть всегда находилась рядом. При исполнении служебных обязанностей он сам стрелял на поражение и убивал, но неизбежное в таких случаях внутреннее расследование сочло применение оружия вполне обоснованным.
А все-таки смерть двух человек — его личный крест, который, хочешь не хочешь, надо нести. И если смеялся он не слишком часто, то виноваты здесь испытания, какие уготовила ему жизнь.
Словом, в один прекрасный день он принял окончательное решение. Произошло это в окрестностях Лёдерупа, неподалеку от дома, где когда-то жил его отец; он ездил побеседовать с крестьянином, жертвой жестокого разбойного нападения. А возвращаясь обратно в Истад, заметил на обочине объявление риелтора, которое указывало на неширокую щебенчатую дорогу, что вела к выставленному на продажу дому. Решение возникло внезапно. Он притормозил, свернул туда и разыскал дом. Еще не выходя из машины, понял, что недвижимость требует ремонта. Раньше это была фахверковая крестьянская усадьба, выстроенная покоем. Теперь одного крыла недоставало, вероятно, уничтожил пожар. Валландер прошелся по двору. Стояла ранняя осень. Он до сих пор хорошо помнил, как прямо над головой тянулись на юг перелетные птицы. Заглянул в окна и скоро смекнул, что серьезного ремонта требует только крыша. Зато какой обзор — дух захватывает: вдали угадывалось море и вроде бы даже один из паромов, идущий из Польши в Истад. В тот сентябрьский день 2003 года Валландер сразу влюбился в этот уединенный дом.
