— Я полагал нечестным не сообщить ему, что у него есть сестра.
— Как он воспринял это известие?
— Возмутился, что, конечно, легко понять. Он чувствовал себя обманутым.
Хокан фон Энке медленно покачал головой.
— Я дал слово Луизе и не мог его нарушить.
— Вообще-то вы должны сами поговорить с ним об этом. Или не касаться этой темы. Что подводит меня совсем к другому вопросу. Что вы делали в Копенгагене несколько дней назад?
Хокан фон Энке искренне изумился. Валландер почувствовал, что вот сейчас получил в беседе преимущество. Дело лишь в том, как им воспользоваться, чтобы заставить визави говорить правду. Вопросов-то еще много.
— Откуда вам известно, что я был в Копенгагене?
— Пока не стану отвечать.
— Почему?
— Потому что как раз сейчас ответ значения не имеет. К тому же вопросы задаю я.
— Мне надо понимать так, что я подвергаюсь самому настоящему допросу?
— Нет. Но не забывайте — своим исчезновением вы нанесли своему сыну и моей дочери огромную травму. Я из себя выхожу при мысли о том, как вы себя повели. Успокоить меня можно одним-единственным способом — правдиво ответить на мои вопросы.
— Я попробую.
Валландер сделал новый выпад:
— Вы контактировали с Хансом?
— Нет.
— Но собирались?
— Нет.
— Что вы там делали?
— Снимал деньги.
— Вы же только что сказали, что не контактировали с Хансом. Насколько мне известно, именно он занимался вашими и Луизиными сбережениями?
— У нас был счет в Данске Банк, который мы оставили в своем распоряжении. Выйдя в отставку, я несколько раз консультировал одного из производителей вооружения для боевых кораблей. Гонорар выплачивался в долларах. Разумеется, в известном смысле обман налогового ведомства.
— О каких суммах идет речь?
— По-моему, это не имеет значения. Если, конечно, вы не намерены заявить на меня за уклонение от налогов.
— Против вас есть подозрения посерьезнее. Отвечайте на вопрос!
— Около полумиллиона шведских крон.
— Почему вы предпочли счет в датском банке?
— Датская крона казалась стабильной.
— Других причин для поездки в Копенгаген у вас не было?
— Нет.
— Как вы туда добрались?
— Поездом из Норрчёпинга. А до Норрчёпинга на такси. Знакомый вам Эскиль отвез меня в Фюрудден. И встретил по возвращении.
Пока что Валландер не видел повода не верить его словам.
— Стало быть, Луиза знала о ваших «черных» деньгах?
— Она имела к ним свободный доступ, как и я. И совесть нас не мучила. Мы оба считали, что налоги в Швеции возмутительно высоки.
— Почему вам сейчас понадобились деньги?
— Потому что те, какие у меня были, закончились. Даже спартанская жизнь требует расходов.
На время Валландер оставил в стороне копенгагенскую поездку и вернулся к Юрсхольму.
— Одна вещь не дает мне покоя, и ответ можете дать только вы. Когда мы стояли на террасе, вы заметили у меня за спиной какого-то мужчину. Честно скажу, я много размышлял о той минуте. Кто это был?
— Не знаю.
— Но вы встревожились, заметив его?
— Я испугался.
Он вдруг прямо-таки выкрикнул эти слова. Валландер насторожился. Пожалуй, так долго скрываться человеку слишком мучительно. Впредь надо бы действовать осторожнее.
— И кто же это мог быть?
— Я уже сказал: не знаю. Да это и не важно. Его присутствие там было напоминанием. По крайней мере, мне так кажется.
— Напоминанием о чем? Не принуждайте меня клещами вытягивать из вас ответы.
— Вероятно, Луизины контакты каким-то образом смекнули, что я подозреваю ее. Может, она сама сказала, что я понял, как обстоит дело. Я и раньше иной раз чувствовал, что за мной наблюдают. Но не настолько явно, как тогда в Юрсхольме.
— То есть вы полагаете, за вами ходил «хвост»?
— Не постоянно. Но иногда я замечал, что за мной по пятам кто-то идет.
— И долго так продолжалось?
— Не знаю. Может, и долго, только я не замечал. Может, годами.
— Давайте перейдем с террасы в комнату без окон, — продолжал Валландер. — Вы предложили уединиться, хотели поговорить со мной. Но я пока так и не знаю, почему вы избрали меня исповедником.
— Я ничего не планировал заранее, действовал по наитию. Сам иной раз удивляюсь собственным внезапным решениям. Наверно, и с вами так же? Банкет был мне не по нутру. Мне сравнялось семьдесят пять, и я устроил праздник, которого вовсе не желал. И меня, можно сказать, охватила паника.
— Позднее я думал, что в вашем рассказе скрывалось некое послание. Я правильно предположил?
— Нет. Я попросту хотел рассказать. Ну и, возможно, прикинуть, рискну ли я впоследствии доверить вам мой секрет насчет того, что, по всей вероятности, женат на изменнице родины.
— Вам что же, было больше не с кем поговорить? Например, со Стеном Нурдландером? С лучшим другом?
— Я со стыда сгорал при одной мысли о том, чтобы поделиться с ним моей бедой.
— А со Стивеном Аткинсом? О дочери-то вы ему рассказали.
— Спьяну. Мы выпили прорву виски. И после я жалел, что сказал ему. Думал, он забыл. Выходит, не забыл, как я теперь понимаю.
— Он полагал, мне о ней известно.
— Что мои друзья говорят о моем исчезновении?
— Они встревожены. Потрясены. И в тот день, когда поймут, что вы прятались, будут изрядно возмущены. Подозреваю, что вы их потеряете. И это подводит меня к вопросу, почему вы исчезли.
— Я почуял угрозу. Тот человек у ограды был как бы прологом. Внезапно я начал замечать слежку повсюду, куда бы ни пошел. Раньше такого не бывало. Начались странные телефонные звонки. Они словно бы всегда знали, где я нахожусь. Однажды в Морском музее ко мне подошел служитель и сказал, что меня просят к телефону. Какой-то человек, говоривший на ломаном шведском, предостерегал меня. От чего — он не упомянул, сказал только, что мне надо соблюдать осторожность. В общем, обстановка становилась невыносимой. Никогда раньше я не испытывал подобного ужаса. Еще немного — и пошел бы в полицию, заявил на Луизу. Подумывал, не послать ли анонимное письмо. И в конце концов не выдержал. Договорился об аренде охотничьего домика. Эскиль приехал в Стокгольм и подхватил меня во время утренней прогулки, когда я находился возле стадиона. Потом я все время сидел здесь, если не считать поездки в Копенгаген.
