С уважением,
Адриан Смит,
менеджер по работе с клиентами.
* спецпредложение не действует при оплате в ресторанах,
аптеках, газетных киосках и парикмахерских.
** с некоторыми ограничениями — смотрите прилагаемый буклет.
Глава 4
Родителей я застаю в разгаре спора. Папа, стоя на средней
ступеньке стремянки, возится с водосточным желобом, а мама сидит за кованым
садовым столиком и перелистывает каталог «Ретро». Когда я вхожу во двор, ни
один из них даже не поворачивает головы.
— Я только имела в виду, что они должны подавать хороший
пример! — говорит мама.
— И по-твоему, подвергать свою жизнь опасности — это хороший
пример? Ты считаешь, что это решение проблемы?
— «Опасности»! — саркастически восклицает мама. — Грэхем, не
смеши. Вот, значит, какого ты мнения о британском сообществе?
— Привет, мама, привет, папа, — говорю я.
— Бекки со мной согласна. Правда, дочка? — Мама тычет
пальцем в каталог: — Прелестный кардиганчик. Посмотри, какая вышивка!
— Конечно, она не согласна! — возражает папа. — Глупее этого
я ничего не слышал.
— Это не глупость! — возмущается мама. — Бекки, ты ведь
согласна, что члены королевской семьи тоже должны пользоваться общественным
транспортом?
— Ну… — очень осторожно начинаю я, — вообще-то не…
— Ты считаешь, что королева должна ездить на официальные
встречи на 93-м автобусе? — насмешливо спрашивает папа.
— А почему бы и нет? Может, тогда бы и 93-й стал ходить
чаще! — парирует мама.
— Ну, как дела? — спрашиваю я, усаживаясь рядом с мамой.
— Ты понимаешь, что страна на грани транспортного кризиса! —
восклицает она, будто и не слышала моего вопроса. — Если люди не начнут
пользоваться общественным транспортом, на дорогах скоро невозможно будет
проехать из-за пробок.
Папа качает головой.
— И по-твоему, если заставить королеву ездить на 93-м
автобусе, все проблемы решатся? Плевать на безопасность, плевать, что с такой
скоростью она не будет никуда успевать…
— Я не имела в виду саму королеву, — идет на попятный мама.
Следует пауза. — Но остальные ее родственники. Принцесса Кентская, например.
Она могла бы изредка ездить на метро, разве не так? Этим богачам надо знать,
что такое жизнь в реальном мире среди людей.
В последний раз моя мама ездила на метро году этак в 1983.
— Кофе сварить? — бодро предлагаю я.
— Если хочешь знать мое мнение, вся эта проблема с
перегруженностью дорог высосана из пальца, — говорит папа. Он спрыгивает со
стремянки и стряхивает грязь с рук. — Все это пропаганда.
— Пропаганда? — возмущенно вскрикивает мама. —
— Так, — быстро встреваю я. — Пошла ставить чайник.
Я иду в дом, ставлю чайник и сажусь в кухне, на солнышке. Я
уже забыла, о чем спорили мама с папой. В чем бы ни была причина разногласий,
они будут ее перетирать еще раз сто и в конце концов сойдутся на том, что во
всем виноват Тони Блэр. Ладно, у меня есть дела и поважнее — сейчас вот
подумаю, сколько же дать Филипу, моему боссу, когда выиграю в лотерею. Ничего
ему не дать нельзя, но ведь и наличными как-то неудобно… Наверное, лучше
подарить что-нибудь. Хорошие запонки, например. Или такой плетеный сундучок для
пикника с тарелками и прочими штуками. (Понятное дело, зануда Клэр Эдвардс от
меня вообще ничего не получит.)
Сижу одна в залитой солнцем кухне, и мне кажется, что внутри
меня спрятан маленький светящийся секрет. Я выиграю в лотерею. Сегодня вечером
изменится моя жизнь. Жду не дождусь. Десять миллионов фунтов. Подумать только,
уже завтра я смогу себе купить все, что угодно. Что угодно!
Газета, которая лежит передо мной, открыта на странице продажи
недвижимости, и я небрежно беру ее — глянуть, что там продается из дорогих
особняков. Хм, где бы мне поселиться? В Челси? Ноттинг-Хилл? Мэйфер?
«Белгравия, — читаю я. — Великолепный особняк с семью спальнями, флигелем для
прислуги и роскошным садом». Да, неплохо. Особняк в Белгравии мне подходит.
Довольная, я опускаю взгляд к строке с ценой и застываю от удивления и
возмущения. Шесть с половиной миллионов фунтов! Ну и цены! Шесть с половиной
миллионов!
Пошутили, что ли? У меня нет шести с половиной миллионов. У
меня осталось всего миллиона четыре… или пять? Какая разница, все равно не
хватает. Смотрю в газету с чувством обманутого вкладчика. Если человек выиграл
в лотерею, у него должно хватить средств на все, что душе угодно, а я уже
чувствую себя бедной и убогой.
Гневно отшвыриваю газету и берусь за рекламный буклет; на
фотографии — шикарные белые пододеяльники по сто фунтов. Вот это по-нашему. Как
выиграю в лотерею, буду пользоваться только крахмальными белыми
пододеяльниками. Куплю себе белую кровать искусного чугунного литья, крашеные
деревянные ставни и пушистый белый халат…
— Ну, что новенького в мире финансов? — прерывает мои мысли
мамин голос, и я поднимаю глаза. Она врывается в кухню, все еще держа в руках
свой каталог. — Ты кофе сварила? Поживее, дочка!
— Как раз собиралась, — отвечаю я, делая вид, что встаю со
стула. Но, как я и думала, мама опережает меня. Она достает новую керамическую
банку, зачерпывает ложку кофе и засыпает его в новый кофейник с позолотой.
Мама — страшная транжира, все время покупает новые вещи для
кухни, а старые отдает в фонд помощи бедным. Новые чайники, тостеры… В этом
году у нас уже было три новых ведра для мусора — темно-зеленое, потом
хромированное, а теперь вот из желтого прозрачного пластика. Подумать только,
какая напрасная трата денег.
— Милая юбочка! — восклицает мама, оглядывая меня так,
словно впервые видит. — Откуда?
— «Донна Каран», — бормочу я в ответ.
— Славненькая. Дорогая?
— Нет, не очень, — отвечаю я без запинки. — Фунтов
пятьдесят, кажется.
Это не совсем верно. На самом деле юбка стоила скорее сто
пятьдесят, но маме об этом знать ни к чему — ее тут же инфаркт хватит. Точнее,
не так. Сначала она скажет об этом папе, потом их обоих хватит инфаркт, и я
останусь сиротой.
Поэтому я мыслю одновременно в двух измерениях — в измерении
реальных цен и в измерении цен для мамы. Это совсем не трудно — как будто
приходишь в магазин, где на все скидка 20 процентов, и ты в уме уменьшаешь все
указанные цены на эти самые двадцать процентов. Немного практики, и все идет
как по маслу.
