— С днем паденья! — хором тянут Таркин и Фенелла. (Еще один пунктик.
День рождения они называют днем паденья, после того как… впрочем, очень уж
скучно объяснять почему.)
— Потрясающе! — с энтузиазмом говорю я. — Очень красиво!
— Правда же? — радуется Таркин. — Посмотри, какая палитра.
— М-м… да, — киваю я.
— А какие мазки! Удивительно тонкая работа. Мы были
буквально потрясены, когда увидели эту вещь.
— Да, на редкость красивая картина, — зачем-то хвалю я эту
мазню. — Смотришь на нее, и хочется нестись верхом на коне по холмам и полям!
Что за бред я несу?! Почему не могу просто и откровенно
сказать, что картина мне не нравится?
— Ты ездишь верхом? — спрашивает Таркин, глядя на меня с
некоторым удивлением.
Верхом я ездила один раз. Это была лошадь моей кузины. Я
упала и дала себе слово никогда больше не садиться на этих тварей, но в этом я
ни за что не признаюсь Мистеру Лошадь Года.
— Раньше ездила, — смущенно улыбаюсь я. — Да и то не очень
хорошо.
— Уверен, ты сможешь снова сесть в седло. — Таркин так и
сверлит меня взглядом. — А охотой ты не увлекаешься?
Господи, я что, похожа не деревенскую девушку?
— Слушайте, — говорит Сьюзи, с любовью прикладывая картину к
стене. — А может, примем по чутке перед выходом?
— Конечно! — быстро подхватываю я, отворачиваясь от Таркина.
— Отличная идея.
— Да, — вторит Фенелла, — у вас шампанское есть?
— Где-то было. — Сьюзи уходит на кухню, и в это время звонит
телефон.
Я захожу в гостиную и снимаю трубку:
— Алло?
— Здравствуйте, могу я попросить Ребекку Блумвуд? —
спрашивает незнакомый женский голос.
— Да, — безмятежно отзываюсь я. На кухне Сьюзи открывает и
закрывает дверцы шкафов, и я думаю, есть ли у нас шампанское помимо того, что
осталось от полбутылки, выпитой нами на завтрак…. — Слушаю вас.
— Миз Блумвуд, это Эрика Парнел из банка «Эндвич», —
сообщает голос, и я столбенею.
Черт, та тетка из банка! Господи, они же послали мне письмо,
а я так ничего и не предприняла. Что сказать? Быстро, что сказать?
— Миз Блумвуд? — повторяет Эрика Парнел.
Так, вот что я скажу. Мне известно, что я слегка превысила
лимит, и в ближайшие дни я намерена принять меры. Да, подходит. Принять меры —
это внушительно. Ну, поехали.
Я приказываю себе не паниковать и убеждаю себя, что
банковские служащие — тоже люди. Делаю глубокий вдох и… одним плавным,
неожиданным для себя самой движением кладу трубку.
Несколько секунд я смотрю на замолчавший телефон, сама не
веря в произошедшее. Зачем я это сделала? Эрика Парнел знает, что говорила со
мной. И она может перезвонить прямо сейчас. Да наверняка уже гневно набирает
номер!..
Быстро сую аппарат под диванную подушку. Вот, теперь она
меня не достанет, я в полной безопасности.
— Кто звонил? — спрашивает Сьюз, входя в комнату.
— Никто, — отвечаю я, а у самой коленки трясутся. —
Ошиблись… Слушай, а давай не будем дома пить, пойдем в бар!
— Давай! — соглашается Сьюзи.
— Зачем дома сидеть?! — продолжаю трещать я, уводя ее от
телефона. — Пойдем в какой-нибудь хороший бар, выпьем по коктейлю, а потом
поедем в «Тераццу».
На будущее, думаю, надо взять за правило включать
определитель. Или отвечать с иностранным акцентом. Или вообще сменить номер.
Точно!
— Что происходит? — спрашивает Фенелла, появляясь в дверях.
— Ничего! — слышу свой голос. — Идем выпить по «чутке», а
потом сразу на «жин».
Господи, только этого не хватало! Я становлюсь такой же, как
и они!
Когда мы входим в «Тераццу», я почти успокоилась.
Естественно, Эрика Парнел подумает, что нас разъединили из-за неполадок на
линии.
Ей и в голову не придет, что я просто бросила трубку. Мы же
взрослые люди, а взрослые люди так не поступают.
А если мне доведется встретиться с ней (не дай бог,
конечно), я скажу: «Странно, как нас тогда разъединили, да?» Или даже пошучу:
дескать, зачем это она трубку бросила.
В ресторане полно народу — кругом сигаретный дым, гул
голосов. Мы усаживаемся за столик и открываем огромные серебристые меню. Обожаю
ходить в рестораны. Кстати, мне полагается побаловать себя после стольких дней
умеренности и воздержания. Мне было нелегко, но я справилась. В субботу
проанализирую свои расходы: уверена, что они снизились как минимум на семьдесят
процентов.
— Что будем пить? Таркин, выбирай, — говорит Сьюзи.
— Ой, смотрите! — вопит Фенелла. — Это же Эдди Лейзенби!
Пойду поздороваюсь. — Она вскакивает и устремляется к лысеющему типу в
блейзере, что сидит за десять столиков от нас. Как она углядела его в такой
толпе — ума не приложу.
— Сьюзи! — доносится чей-то голос. Блондинка в аккуратном
костюме пастельного розового цвета плывет к нашему столику, раскинув руки. — И
Тарки!
— Привет, Тори, — говорит Таркин, вставая. — Как Манго?
— Он тут! — улыбается Тори. — Пойдемте, поздороваетесь с
ним!
Не понимаю, как это получается — Таркин и Фенелла почти все
время проводят где-то в дебрях Пертшира
[12], но стоит им ступить на лондонский
асфальт, как вокруг них тут же собирается целая толпа давних друзей.
— Эдди передает привет, — объявляет Фенелла, возвращаясь к
столику. — Тори! Как дела? Как Манго?
— О, у него все отлично, — отвечает Тори. — А вы слышали,
что Каспар вернулся?!
— Не может быть! — восклицают все, я с трудом удерживаюсь,
чтобы не присоединиться к хору. Никому и в голову не пришло представить меня
Тори, но в этой компании всегда так — ты сам вступаешь в беседу. Только что ни
с кем не знаком, а уже через две минуты вопишь вместе со всеми: «А слышали про
Винетту и Себастьяна?»
— Нам пора сделать заказ, — говорит Сьюзи. — Тори, мы придем
к вам чуть позже.
— Ладно. Чао. — И Тори летящей походкой ускользает от нас.
— Сьюз! — кричит еще кто-то, и к нам подскакивает девушка в
черном платье. — И Фенни!
