Что все это значит? Они что, говорили обо мне? Неужели Том
до сих пор в меня влюблен? Ужас.
— Да, это я. — Стараюсь, чтобы улыбка вышла максимально
веселой.
— Знаете, мне кажется, я вас уже где-то видела… — задумчиво
говорит Люси. Господи, неужели узнала? — Ну как же, вы ведь работаете в
магазине «Элли Смит»?
— Нет! — поспешно отрекаюсь я от своего торгового прошлого.
— Ой, а мне показалось, что именно там…
Вот черт, не хватало еще, чтобы моим родителям рассказали,
что я работаю в магазине. Они решат, что я им все наврала про свою жизнь в
Лондоне и что вынуждена ютиться в нищем районе, снимая угол за гроши.
— Я проводила расследование, — высокомерно заявляю я. — Я
журналист.
— Да, Ребекка — финансовый журналист. Причем хорошо
разбирается в своем деле.
— А, понятно. — Кислая у нее улыбочка.
— Мама с папой всегда прислушиваются к ее мнению, —
продолжает Том. — Папа буквально на днях говорил, что ты им помогла разобраться
с каким-то фондом.
— Делаю что могу, — скромно отвечаю я с самым дружелюбным
выражением. Нет, я, конечно, не ревную, но мне все равно неприятно видеть, как
Том улыбается своей Люси, у которой, между прочим, совсем некрасивые волосы,
хотя одета она хорошо. Да и Том сам неплохо одет. Что вообще происходит? Все
наоборот. Том должен сидеть в своем вшивом домишке в Рей-гейте, а не
расхаживать по дорогим магазинам Лондона.
— Ну, нам пора, — прощается он.
— А, на электричку, — понимающе киваю я. — Наверное, трудно
жить так далеко от города.
— Да нет, терпимо, — отвечает Люси. — Я каждый день езжу на
электричке в «Уэзерби», и всего-то сорок минут.
— Вы работаете в «Уэзерби»? — Боюсь, что мне не удалось скрыть
своего изумления. Ну куда ни плюнь — кругом эти задаваки из Сити.
— Да, советником по политике.
Что? Как это? Она что, семи пядей во лбу? Боже мой, час от
часу не легче.
— До электрички еще время есть, — говорит Том и начинает
накручивать на палец прядь ее волос. — Сначала пойдем в «Тиффани», купим
что-нибудь Люси на ее день рождения.
Нет, я этого больше не вынесу. Почему у меня нет парня,
который бы покупал мне подарки в «Тиффани»?!
— Что ж, рада была увидеться, — бормочу я. — Передавай привет
своим родителям. Странно, что они ничего не говорили о Люси.
И кидаю на нее невинный взгляд. Ха, получила? Один-ноль!
Но они с Томом опять переглядываются.
— Наверное, не хотели… — начинает Том, но замолкает в
нерешительности.
— Почему, интересно?
Повисает долгая неловкая пауза. Потом Люси говорит:
— Том, я пойду посмотрю витрину.
Боже, какая драма. Прямо любовный треугольник.
— Том, что происходит? — спрашиваю я со смехом.
Да что спрашивать, и так все очевидно. Он до сих пор по мне
сохнет, и для Люси это не секрет.
— Э-э, как бы это сказать. — Том вздыхает и трет лицо. —
Видишь ли, Ребекка, мне нелегко об этом говорить. Дело в том, что мама с папой
знают о твоих… чувствах ко мне. Они не хотели говорить тебе о Люси, потому что
боялись, что ты… расстроишься. — И опять вздыхает.
Что? Он серьезно? Я в жизни не была так потрясена. От
удивления даже на целую минуту лишилась дара речи.
— О моих чувствах к тебе! — наконец удается выдавить мне. —
Ты шутишь?
— Слушай, но это же очевидно, — пожимает он плечами. — Мама
с папой рассказывали, как ты все время спрашивала их обо мне, о моем новом
доме… — Глаза у него такие жалостливые. Боже. Я этого не вынесу. Как ему могло
прийти в голову! — Бекки, ты мне нравишься, — продолжает он, — только я не…
— Я же из вежливости! — воплю я. — Ты мне не нравишься!
— Слушай, давай закроем эту тему, — предлагает он.
— Да ты мне правда не нравишься! — в ярости ору я. — И не
нравился никогда! Поэтому я не пошла с тобой на свидание, когда ты меня
пригласил. Помнишь, нам было по шестнадцать лет?
Я замолкаю и смотрю на него торжествующим взглядом, только
выражение его лица ни капли не изменилось. Он меня не слушает. А если и
слушает, тот факт, что я вспомнила наше детское свидание, только лишь укрепит
его в собственных предположениях. Теперь точно будет уверен, что я влюблена в
него по уши. И чем дольше я буду доказывать обратное, тем больше он будет
убеждаться в своей правоте. Господи, ужас какой!
— Ладно, — говорю я, собрав остатки достоинства. — Мы явно
друг друга не понимаем, так что оставляю это на твоей совести. — Оглядываюсь на
его подружку, которая делает вид, будто рассматривает витрины и совсем нас не
подслушивает, и заявляю: — Я не собираюсь уводить твоего дружка, не волнуйся.
Он мне не нравится и никогда не нравился. Пока.
И ухожу с застывше-беззаботной улыбкой на лице.
Однако едва поворачиваю за угол, как улыбка улетучивается и
я тяжело опускаюсь на скамейку. Как ни жутко в этом признаться, но я чувствую
себя униженной. Конечно, вся эта ситуация смехотворна. Нелеп сам факт, что Том
мог заподозрить меня в любви к нему. Так мне и надо — нечего было миндальничать
с его родителями, из вежливости притворяться, будто мне интересно слушать про
его дубовые гарнитуры. В другой раз зевну и сразу уйду. Или покажу им своего
парня. Вот тогда они точно успокоятся. Да какое мне дело, что они там подумают?
Я знаю. Мне должно быть безразлично, что подумают обо мне
Том или его подружка. И все же… мне обидно. Почему у меня нет парня? Мне сейчас
даже никто не нравится. Последний раз у меня были серьезные отношения с
Робертом Хэйманом, но мы расстались три месяца назад. Не могу сказать, что я
была от него без ума. Он называл меня «дорогая» и в шутку прикрывал мне глаза
ладонями во время страшных сцен в кино. Даже когда я попросила его не делать
так, он все равно продолжал. И меня это бесило. До сих пор при одной мысли вся
чесаться начинаю.
Но все равно, он ведь был моим парнем. Ему можно было
позвонить после работы, вместе сходить на вечеринку и вообще скрасить в его
обществе одиночество. Может, не надо было его бросать? Может, он был ничего?
Я порывисто вздыхаю, встаю и иду дальше по улице. Да, день
не удался. С работы выгнали. Том Вебстер решил, что я в него влюблена. И теперь
вот еще мне нечем заняться вечером: я же думала, что устану после работы, и на
вечер ничего не планировала. Зато у меня есть двадцать фунтов.
