— Прекрасная идея. Было бы здорово! Никто и ни за что не
заставит меня сесть на лошадь. Даже в Гайд-парке. Буду со всем соглашаться, а
накануне прогулки скажу, что подвернула лодыжку. Или что-нибудь в этом роде.
— А собак ты любишь? — спрашивает он.
— Очень, — уверенно отвечаю я.
Это почти правда. Я бы не стала заводить собаку — слишком
много возни и шерсть повсюду, — но мне нравится смотреть, как в парке выгуливают
лабрадоров. И миленьких щеночков из рекламы я тоже люблю. Ну, вы понимаете.
Мы погружаемся в молчание. Я пью шампанское.
— Тебе нравятся «Жители Ист-Энда»? — после бесконечной паузы
спрашиваю я. — Или тебе больше нравится «Улица Коронации»?
[19]
— Боюсь, я ни разу не смотрел ни то ни другое, —
извиняющимся тоном говорит Таркин. — Но уверен, они оба очень интересные.
— Ну, э-э… тут дело вкуса. Иногда они и правда очень
интересные, а иногда… — Я неловко замолкаю и улыбаюсь. — Ну, ты понимаешь.
— Конечно! — восклицает Таркин так, словно я сказала что-то
жутко интересное.
Опять неловкое молчание. Так, это уже хуже.
— В Шотландии есть хорошие магазины? — наконец спрашиваю я.
У Таркина делается странное лицо.
— Не знаю. Я стараюсь вообще не ходить по магазинам.
— Понимаю. — Я залпом допиваю шампанское. — Да, я тоже… тоже
терпеть не могу магазины. Ненавижу ходить по магазинам.
— Правда? — Таркин искренне удивлен. — А я думал, что все
девушки обожают бегать по магазинам.
— Только не я! По мне, так нет ничего лучше верховой
прогулки по охотничьим угодьям. С парочкой борзых.
— Да, это восхитительно, — расплывается в улыбке Таркин. —
Надо нам как-нибудь выбраться вместе на такую прогулку.
Вот это уже ближе к делу! Общие интересы! Общие мечты.
Наверное, я не очень-то честна, и, вероятно, на данный
момент мои интересы несколько отличаются от интересов Таркина. Но шанс есть.
Они могут стать моими. Я с легкостью могу заставить себя полюбить собак и
лошадей, если придется.
— И конечно… послушать Вагнера, — как бы между делом бросаю
я. Ха! Умница!
— Тебе правда нравится Вагнер? — радостно улыбается Таркин.
— Знаешь, не все его любят.
— От Вагнера я просто без ума. Он мой любимый композитор. —
Так, быстренько вспоминай, что там в книжке написано? — Обожаю… э-э… эти
звонкие мелодичные нити, вплетающиеся в прелюдию.
— Прелюдию к чему? — заинтересованно спрашивает Таркин.
Черт! У него что, не одна прелюдия? Верчу в руках пустой
бокал, тяну время, отчаянно пытаясь вспомнить что-нибудь еще из той книжки. Но
единственное, что приходит на ум, — «Рихард Вагнер родился в Лейпциге».
— Все прелюдии, — наконец выдаю я. — По-моему, они все…
классные.
— Понятно, — удивленно кивает Таркин.
Ах ты черт, не надо было этого говорить, да? Быстро
соображай, что там еще в запасе?
К счастью для меня, в эту минуту официант приносит наши
хлебные палочки, и мы закрываем тему Вагнера. Таркин заказывает еще
шампанского. У меня такое ощущение, что мы без него вряд ли обойдемся.
Не разделавшись и с половиной пиццы, я успела выпить почти
целую бутылку шампанского, так что… В общем, скажу вам как есть: я пьяна в
стельку. Щеки горят, глаза блестят, и жесты свои я почти не контролирую. Но это
ерунда. Пьянство мне к лицу; выпив, я начинаю блистать остроумием и шармом, да
и беседу веду легко и непринужденно. Таркин тоже пьян, но не так сильно, как я.
Он совсем затих. И не сводит с меня глаз.
Когда я доедаю пиццу и, довольная, откидываюсь на спинку
стула, он какое-то время молча, смотрит на меня, потом лезет в карман и достает
коробочку:
— Вот. Это тебе.
Признаюсь, на секунду я подумала… Есть! Он делает мне
предложение! (Смешно сказать, но первая мысль, которая посетила меня в тот
момент, что наконец-то выплачу долги. Хм. Когда он и вправду сделает мне
предложение, надо подумать о чем-нибудь более романтичном.)
Но он, конечно, не делает мне предложение, так ведь? Он
просто приготовил для меня подарок.
Открываю коробочку и внутри нахожу кожаную шкатулочку. А там
— маленькая золотая брошка в форме лошади. Очень тонкая работа, красивая
вещица. С маленьким зеленым камушком (изумруд?) на месте глаза.
Совершенно не в моем вкусе.
— Потрясающе красиво, — выдыхаю я с трепетом. — Просто…
ослепительно.
— Миленькая, правда? Я надеялся, что тебе понравится.
— Очень. — Я верчу брошь в руках (на обратной стороне клеймо
с пробой — хоть это хорошо), потом снова перевожу взгляд на Таркина. В глазах
все плывет. Господи, как же я пьяна. По-моему, мне шампанским уже глаза залило.
— Как мило с твоей стороны, — мурлычу я.
Я не ношу брошки. Нет, в самом деле, куда их прикалывать?
Пришпандорить к футболке, что ли? Бред. И потом, от этих брошей такие ужасные
дырки остаются.
— Тебе пойдет, — после паузы говорит Таркин, и до меня
доходит, что, видимо, я должна эту штуку на себя прицепить.
Ну вот! Я же испорчу свое платье от «Уистлз»! И кому,
скажите, захочется иметь скачущую лошадь на груди?
— Я просто обязана ее примерить. — Щелкаю застежкой,
осторожно прокалываю нежную ткань и чувствую, как брошь оттягивает ее,
деформируя платье. Господи, и на кого я теперь похожа?
— Красиво, — говорит Таркин, глядя мне в глаза. — Впрочем…
ты всегда красивая.
Он наклоняется ко мне, и у меня мигом сводит желудок. Он
что, опять собирается взять меня за руку? А потом еще и поцеловать захочет. Я
смотрю на его губы — влажные, полуоткрытые — и невольно содрогаюсь. Я к этому
не готова. Нет, конечно, я хочу поцеловать Таркина. Естественно. Честное слово,
он ужасно симпатичный. Просто… наверное, сначала нужно выпить еще немного
шампанского.
— Тот шарф, который был на тебе в прошлый раз… Такой
красивый. Я увидел тебя и подумал…
Я наблюдаю, как его рука ползет к моей.
— А, мой шарфик от «Денни и Джордж»? Да, очень красивый,
правда? Это был шарф моей тети, но она умерла. Очень печальная история.
