На улице ее встретил мороз. Ветра нет, небо чистое, мороз изрядно усилился.
В машине Биргитту Руслин опять охватили сомнения. Но соблазн был слишком велик. Она хотела прочесть дневник до конца.
По дороге ей не встретилось ни одного автомобиля. Раз пришлось затормозить — у придорожного сугроба стоял лось. Но она ошиблась, приняла за лося перевернутый пень.
Подъехав к последнему холму перед спуском в деревню, она остановила машину, погасила фары. Достала из бардачка фонарик. И осторожно зашагала по дороге. Временами замирая и прислушиваясь. Слабый ветерок шуршал в незримых кронах деревьев. С вершины холма она увидела, что по-прежнему включены два прожектора, а возле ближайшего к лесу дома припаркован полицейский автомобиль. Значит, можно будет незаметно подойти к дому Бриты и Августа. Она прикрыла фонарик рукой, отворила калитку соседнего участка и с задворков подошла к нужному крыльцу. Возле полицейского автомобиля никакого движения. Пошарив ладонью по стене, она нащупала ключ.
Войдя в переднюю, она вздрогнула. Достала из кармана пластиковый пакет, осторожно выдвинула ящик.
Фонарик вдруг погас. Она встряхнула его, но тщетно. Однако же все равно стала пихать в пакет письма и дневники. Одна из связок писем выскользнула из рук, и она долго ощупывала рукой холодный пол, пока не нашла.
Потом она поспешила прочь, к машине. Портье удивленно уставилась на нее, когда она вошла в холл.
Ей хотелось сразу же взяться за чтение, но все-таки лучше сперва поспать часок-другой. В девять утра, позаимствовав у портье лупу, она села за стол, который передвинула к окну. Рекламщики разъезжались на своих машинах и мини-автобусах. Она повесила на дверь табличку «Просьба не беспокоить» и открыла дневник. Читала медленно, иные слова и даже целые фразы разобрать не удавалось.
Во-первых, она поняла, что инициалы Я.А. принадлежат мужчине. Почему-то он писал о себе в третьем лице, пользуясь этими инициалами. Кто он такой, поначалу было неясно, но потом она вспомнила второе письмо, найденное в бумагах матери. Ян Август Андрен. Наверняка он. Мастер на строительстве железной дороги, которая медленно протягивалась на восток через пустыню в Неваде, он обстоятельно писал о своих обязанностях. Я.А. рассказывал о шпалах и рельсах, о том, что охотно склонялся перед начальством, которое своей властью постоянно внушало ему уважение. Сообщал о болезнях, в частности об упорной лихорадке, надолго лишившей его работоспособности.
Это заметно по почерку, который вдруг стал прыгающим. Я.А. пишет, что его мучают «высокая температура и постоянная кровавая рвота». Биргитта Руслин прямо-таки физически чувствовала смертельный страх, каким веяло от этих страниц. Я.А. датировал свои записи не всегда, и ей было трудно прикинуть, как долго он болел. На одной из следующих страниц он вдруг пишет завещание. «Моему другу оставляю ружье и револьвер, а также прошу его сообщить моим родственникам в Швеции, что я отошел в мир иной. Деньги отдаю железнодорожному священнику, чтобы похоронили меня как полагается, по меньшей мере с двумя псалмами. Я не желал для себя такой скорой кончины. Да поможет мне Бог».
Однако Я.А. не умирает. Внезапно, без всякого перехода, он опять здоров.
Судя по всему, Я.А. работает мастером в компании под названием «Сентрал Пасифик», строящей железную дорогу от Тихого океана к некой точке, где она должна соединиться с линией, которую одновременно прокладывает от Восточного побережья конкурирующая компания. Иногда он сетует, что «работники очень lazy»,
[2]
если не надзирать за ними со всей строгостью. Большей частью он недоволен ирландцами, поскольку те много пьют и не всегда спозаранку, как должно, выходят на работу. По его словам, приходится увольнять каждого четвертого ирландца, что создает большие сложности. Индейцев нанимать невозможно, так как они не желают работать столько, сколько требуется. С неграми попроще, но это либо беглые рабы, либо вольноотпущенники, неохотно подчиняющиеся приказам. Я.А. пишет, что «здесь бы очень пригодилось побольше отличных шведских парней вместо коварных китайских кули да пьянчуг-ирландцев».
Биргитта Руслин отчаянно напрягала зрение, разбирая мелкий почерк. Временами садилась на кровать, закрывала глаза. Потом принялась изучать три связки писем. Автор — все тот же Я.А. Тот же почти неразборчивый почерк. Пишет он родителям, рассказывает, как живет. Есть заметное противоречие между дневниковыми записями и тем, что Я.А. сообщает в письмах домой. Если принять, что в дневнике он описывает реальные обстоятельства, тогда в письмах он лжет. В дневнике он отмечает, что его месячное жалованье составляет одиннадцать долларов. А одно из первых прочитанных ею писем гласит: «Начальники так мной довольны, что платят мне теперь 25 долларов в месяц, что можно сравнить с заработком окружного писаря у вас в Швеции». Хвастает, подумала она. Знает, что на таком расстоянии никто его проверить не может.
Продолжая читать письма, она всюду натыкалась на ложь, одна беззастенчивее другой. У него вдруг появилась невеста, кухарка по имени Лора, из «приличной нью-йоркской семьи». Судя по дате письма, как раз в это время он лежит при смерти и в страхе пишет завещание. Лора, вероятно, пригрезилась ему в бреду.
Человек, которого Биргитта Руслин старалась себе представить, все время ускользал, уворачивался. Она все нетерпеливее листала дневники и письма.
Несколько часов она просидела, склонясь над малоразборчивыми текстами, и вдруг замерла. В одном из дневников лежал документ — по-видимому, платежная ведомость. За апрель 1864 года Ян Август Андрен получил 11 долларов. Теперь она точно знала, что именно этот человек написал и письмо, найденное в бумагах матери.
Она встала, посмотрела в окно. Какой-то одинокий мужчина расчищал дорожку от снега. Когда-то из Хешёваллена эмигрировал человек по имени Ян Август Андрен, думала она. Очутился в Неваде, поступил работать на железную дорогу, стал мастером и, похоже, недолюбливает ирландцев и китайцев, которые состоят под его началом. Вымышленная невеста, вероятно, попросту одна из «женщин легкого поведения, которые крутятся возле строительства», как он писал в дневнике. Распространяют среди работников венерические болезни. Шлюхи, идущие следом за железной дорогой, создают беспорядок и проблемы. То и дело случаются драки между работниками, заразившимися дурными болезнями, и не менее регулярно — потасовки среди женщин.
В том дневнике, который она прочла почти до половины, Я.А. в одном месте описывает, как ирландца по фамилии О'Коннор приговорили к смерти за убийство шотландца-железнодорожника. Спьяну оба поссорились из-за какой-то бабенки. Теперь О'Коннор будет повешен, и приезжий судья решил, что произойдет казнь не в городе, а на холме, рядом с тем местом, до которого дотянули рельсы. Ян Август пишет: «Думаю, очень хорошо, что все увидят, к чему приводят пьянство и поножовщина».
Смерть ирландца он описывает очень подробно. Парень совсем молодой, «с пушком на подбородке», замечает Ян Август Андрен, и его повесят.
Раннее утро. Казнь состоится аккурат перед началом утренней смены. Даже из-за этого ни один рельс, ни одна шпала не должны лечь на место с опозданием. Мастерам велено проследить, чтобы на казни присутствовали все. Дует резкий ветер. Ян Август Андрен завязывает рот и нос носовым платком, когда расхаживает вокруг и проверяет, чтобы все вышли из палаток и собрались у холма, где назначена казнь. Виселица стоит на помосте из свежепросмоленных шпал. Как только молодой О'Коннор будет повешен, виселицу разберут и шпалы отнесут на вновь сооруженную насыпь. Под конвоем вооруженных охранников приводят осужденного. Священник тоже здесь. Ян Август Андрен пишет, что среди рабочих «послышался ропот. На миг могло показаться, будто ропот обращен против палача. Однако затем стало ясно, что каждый из собравшихся радовался, что повесят не его. И все же я тогда подумал, что многие из тех, кто ненавидит тяжелую ежедневную работу, испытывали сейчас ангельскую радость, что и нынче смогут таскать рельсы, сгребать щебень и класть шпалы».
