— Что ты говоришь?! — резко спросила она.
— Дети плохо отозвались об учителе, который поставил одному из них низкую оценку. Слова другого ребенка передала мать, которая была в очевидной истерике, когда с тобой говорила.
— Что это ты, Гвидо, пытаешься изобразить адвоката дьявола? Ты мне показывал этот отчет из патриархии. Что, как ты думаешь, этот ублюдок делал все эти годы? Таскал тысячелировые бумажки из копилки для бедных?
Брунетти покачал головой:
— Нет, я не сомневаюсь, нисколько не сомневаюсь, что он там делал. Но это не то же самое, как если бы у меня были доказательства.
Паола махнула рукой, отметая всю эту чушь, и заявила:
— Я его остановлю!
— Или добьешься того, что его переведут в другое место? Что они уже неоднократно делали?
— Я сказала, что остановлю его, и собираюсь сделать именно это, — повторила она, отчетливо проговаривая каждый слог, как для глухого.
— Хорошо, — сказал Брунетти. — Надеюсь, что так. Надеюсь, ты сможешь.
К его удивлению, Паола ответила цитатой из Библии:
— «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской».
— Это откуда?
— От Матфея. Глава восемнадцатая, стих шестой…
— И все же, — Брунетти замотал головой, — насколько странно слышать именно от тебя цитату из Писания.
— Говорят, даже дьявол может цитировать Писание, — ответила она, но впервые улыбнулась.
Улыбка ее озарила комнату.
— Хорошо, — приговорил Брунетти. — Надеюсь, у твоего отца хватит сил что-нибудь сделать.
Он почти ожидал, что она ответит — для ее отца нет ничего невозможного, удивился сам себе — сам, по крайней мере отчасти, в это верит.
Вместо этого она спросила:
— А что твои священники?
— Только один остался.
— Что сие значит?
— Приятель синьорины Элеттры из канцелярии патриарха сказал, что у графини Кривони и священника, который вроде бы сам богат по праву, много лет была связь. И ее муж явно знал об этом.
— Он знал? — Паола не скрывала удивления.
— Он предпочитал мальчиков.
— Ты в это веришь? — спросила Паола.
Брунетти кивнул:
— То, что у нее был муж, давало им прикрытие. Ни она, ни священник не хотели его смерти.
— Значит, и правда один остался, — констатировала Паола.
Брунетти подтвердил и рассказал ей о гневе Патты и о его распоряжении снять с Марии Тесты защиту полиции. Но он не пытался замаскировать свою уверенность: это падре Пио и силы, стоящие за ним, — вот источник этих приказов.
— Что ты собираешься делать? — спросила Паола, когда он кончил рассказывать.
— Я поговорил с Вьянелло. У него есть друг, который работает в больнице ординатором, и он согласился приглядеть за ней в течение дня.
— Негусто, не так ли? А ночи?
— Вьянелло предложил — я его не просил, Паола, он сам предложил — побыть там до полуночи.
— И это означает, что ты будешь там с полуночи до восьми утра?
Он кивнул.
— И сколько это будет продолжаться?
Брунетти пожал плечами:
— Пока они на что-то не решатся, наверное.
— И долго это?
— Зависит от того, насколько они испуганы. Или сколько она знает, по их мнению.
— Думаешь, это падре Пио?
Брунетти всегда избегал называть подозреваемого им в преступлении и на этот раз пытался поступить так же, но Паола способна и по его молчанию прочесть ответ. Она встала.
— Если ты собираешься не спать всю ночь, почему бы тебе сейчас не поспать?
— «У кого нет жены, тот будет вздыхать скитаясь…»
[31]
, — процитировал он, счастливый, что хоть раз победил ее в ее лучшей игре.
Она не скрыла удивления и удовольствия:
— Так это правда?
— Что?
— Что и дьявол может цитировать Писание.
Этой ночью Брунетти опять извлек себя из теплого кокона постели и оделся под звуки дождя, который продолжал лить на город. Паола открыла глаза, послала ему сонный воздушный поцелуй и немедленно снова заснула. На этот раз он вспомнил про сапоги, но не взял зонта для Вьянелло.
В больнице они опять вышли в коридор поговорить, хотя сказать им друг другу было почти нечего. Сегодня днем лейтенант Скарпа повторил Вьянелло приказы Патты насчет персонала. Как и Патта, ничего не сказал о том, что служащим делать в свободное время, все это подвигло Вьянелло на разговор с Гравини, Пучетти и даже с раскаявшимся Альвизе, и все они вызвались заполнить собой дневные часы. Пучетти договорился сменить Брунетти в шесть утра.
— Даже Альвизе? — спросил Брунетти.
— Даже Альвизе, — ответил Вьянелло. — То, что он глупый, не мешает ему быть добрым.
— Нет, такое бывает только в парламенте, — подхватил Брунетти.
Сержант рассмеялся, натянул плащ и пожелал ему спокойной ночи.
Вернувшись в палату, Брунетти подошел на метр к кровати и посмотрел на спящую. Щеки запали еще сильнее, единственные признаки жизни — бледная жидкость медленно капает из бутыли, что подвешена над ней, в трубку, подведенную к ее руке, и беспощадно медленно вздымается и опадает грудь.
— Мария! — окликнул он, потом: — Сестра Иммаколата!
Грудь поднимается и опускается — вверх-вниз, жидкость капает и капает… и ничего не происходит.
Он включил верхний свет, вытащил из кармана своего Марка Аврелия и стал читать. В два пришла санитарка, смерила Марии пульс и занесла в карту.
— Как она там? — спросил Брунетти.
— У нее ускорился пульс, — отозвалась та. — Так иногда бывает, если что-то должно перемениться.
— Вы имеете в виду — она очнется?
Санитарка не улыбнулась:
— Может быть и так. — И вышла из комнаты, прежде чем он спросил ее: а как еще?
В три он выключил свет и закрыл глаза, но, когда голова стала падать на грудь, заставил себя встать у стены за креслом. Откинул голову назад и снова закрыл глаза.
Немного позже дверь снова открылась и в полутемную палату вошла другая санитарка. Как и та, что прошлой ночью, она несла накрытый полотенцем поднос. Ничего не говоря, Брунетти смотрел, как она идет по комнате, останавливается у кровати — прямо в круге света от прикроватной лампочки, — откидывает одеяло… Он счел нескромным смотреть, что она там послана проделать со спящей, и опустил глаза…
