Впоследствии синьорину Лерини забрали в психиатрию, там, после того как зафиксировали кости руки, ей ввели солидную дозу успокаивающих и поместили под круглосуточную охрану.
Брунетти посадили в инвалидное кресло и отвезли в приемную «Скорой помощи», сделали обезболивающий укол, наложили на руку четырнадцать швов.
Он допросил врача и санитарку, слышавших его разговор с синьориной Лерини: оказалось, что у них нет ясного представления об этой беседе, а только смутное впечатление, — там полно религиозных терминов. Помнят ли, как он спрашивал синьорину Лерини о ее отце и о да Пре? Нет, ничего из сказанного вообще не имело смысла — на этом они настаивали.
Без четверти шесть в палате Марии Тесты появился Пучетти и не нашел комиссара, хотя плащ его висел на стуле. Полицейский увидел лужу крови на полу, и первая мысль его была о безопасности женщины. Сразу подошел к кровати и успокоился: ее грудная клетка вздымается при дыхании. Потом перевел взгляд на ее лицо: глаза у нее открыты, она смотрит на него.
Глава 21
Брунетти ничего не знал о перемене в состоянии Марии Тесты почти до одиннадцати утра, когда прибыл в квестуру с раненой рукой на перевязи. Через несколько минут в кабинет пришел Вьянелло.
— Она очнулась, — доложил он без предисловий.
— Мария Теста? — уточнил Брунетти, хотя и понял.
— Да.
— Что еще?
— Не знаю. Пучетти позвонил сюда около семи и оставил сообщение, но я получил его только полчаса назад. Позвонил вам, но вы уже ушли.
— Как она?
— Не знаю. Сказал только — она очнулась. Когда дал знать докторам, их трое пришли в палату и попросили его оттуда. Он думает — они проводят тесты. Это когда он звонил.
— Еще что-нибудь сказал?
— Ничего, синьор.
— Что там синьорина Лерини?
— Всё, что нам известно, — она под седативами, и ее нельзя видеть.
Это Брунетти знал, еще когда уходил из больницы.
— Спасибо, Вьянелло.
— Что-нибудь надо сделать, синьор?
— Нет, сейчас не надо. Я потом опять пойду в больницу. — Брунетти скинул с плеч плащ и повесил на спинку стула. Прежде чем Вьянелло ушел, комиссар спросил: — А вице-квесторе?
— Не знаю, синьор. Он у себя в кабинете, с тех пор как пришел. А до десяти его не было — сомневаюсь, что он о чем-нибудь узнал раньше.
— Спасибо, — повторил комиссар.
Вьянелло ушел.
Оставшись один, Брунетти вернулся к плащу и вытащил пузырек с обезболивающим. Пошел в мужской туалет в конце коридора за стаканом воды. Проглотил две таблетки, потом третью, убрал пузырек обратно в карман плаща. Прошлую ночь он не спал и сейчас чувствовал это, как обычно, глазами: жжет, как будто в них песок. Откинулся в кресле, но дернулся, как только рука коснулась спинки, — пришлось выпрямиться.
Синьорина Лерини сказала, что «оба» были грешниками. Видел ли да Пре в один из своих редких визитов к сестре, как она выходит из комнаты отца в тот день, когда он умер? И не приход ли Брунетти и вопросы, которые он задавал, заставили его задуматься над этим? Если так, то маленький человечек не учел в своем желании ее шантажировать чувство божественной миссии, которое наполняло и одушевляло ее, и таким образом вынес себе приговор. Он угрожает божественному плану и поэтому должен умереть.
Брунетти еще раз прокрутил в уме разговор с синьориной Лерини. Он не решился, стоя перед ней и видя безумие в ее глазах, назвать священника, у него есть только ее утверждение: «святой отец» сказал ей, что делать. Даже ее признание в убийстве отца и да Пре утонуло в религиозном бреде: два свидетеля того, что было не чем иным, как исповедью преступницы, не поняли того, что слышали. И как убедить судью выдать ордер на ее арест? Вспомнил эти дикие глаза и тон поруганной святости, которым она говорила, и задумался: захочет ли какой-нибудь судья видеть ее в суде?… Повидал он сумасшедших, но не считал себя специалистом в этой области, однако то, что он видел той ночью, не вызывает сомнений. А потеря ею рассудка убивает все шансы на то, чтобы предъявить ей обвинение, равно как и тому, кто, по его убеждению, послал ее на это «святое дело».
Он позвонил в больницу, но пробиться в отделение, где была Мария Теста не удалось. Нагнулся вперед и позволил своему весу поставить себя на ноги. Взгляд в окно — по крайней мере дождь кончился. Правой рукой нацепил себе на плечи плащ и вышел из кабинета.
Увидев Пучетти, без формы, у двери палаты Марии Тесты, вспомнил: теперь, когда ее попытались убить, защита полиции может быть ей предоставлена.
— Доброе утро, синьор! — Пучетти вскочил на ноги и отдал честь как положено.
— Доброе утро, Пучетти. Что тут делается?
— Все утро входят и выходят врачи и медсестры, синьор. Никто мне не отвечает, если я их о чем-нибудь спрашиваю.
— Кто-нибудь там сейчас есть?
— Да, синьор, санитарка. По-моему, понесла еду — так пахло.
— Это хорошо, ей надо есть. Сколько времени прошло?
Вдруг он и правда потерял счет дням — сколько все это тянется.
— Четыре дня, синьор.
— Да-да, четыре дня. — Сам он не помнил, но поверил молодому человеку. — Пучетти…
— Да, синьор? — Тот еле удержался, чтобы опять не отдать честь.
— Идите вниз и позвоните Вьянелло. Скажите ему, чтобы прислал кого-нибудь сюда, а вас отпустил и занес это в расписание дежурств. Потом идите домой и поешьте. Когда у вас следующая смена?
— Только послезавтра, синьор.
— А сегодня у вас был выходной?
Пучетти посмотрел на свои теннисные туфли:
— Нет, синьор.
— А как же вы?
— У меня скоро отпуск. Вот я и взял пару дней, подумал… э-э, подумал — помогу тут Вьянелло. Все равно в такой дождь никуда не пойдешь. — Он изучал выщерблинку на стене слева от головы Брунетти.
— Ну вот, когда позвоните Вьянелло, прикиньте, нельзя ли это переиграть и сделать так, чтобы это было дежурство. Приберегите свой отпуск на лето.
— Да, синьор. Это все, синьор?
— Да, думаю, все.
— Тогда до свидания, синьор. — И молодой человек направился к лестнице.
— И спасибо, Пучетти! — крикнул ему вслед Брунетти. Тот только поднял руку, но не обернулся и больше никак не откликнулся на благодарность комиссара.
Брунетти постучал в дверь.
— Входите! — сказали изнутри.
Он толкнул дверь и вошел. У кровати стояла монахиня, которую он не узнал, в знакомом ему теперь облачении ордена Святого Креста, и протирала Марии Тесте лицо. Глянула на него, но не заговорила. На столе возле кровати стоял поднос, в центре его — миска с чем-то недоеденным, вроде супа. Кровь, его кровь, с пола исчезла.
