— Не так уж и тяжело, — пробурчал Патта.
— Не думаю, что, увидев, что его товарищ тонет, офицер Бонсуан отдавал себе в этом отчет, сэр.
— В любом случае об этом не может быть и речи. Мы не станем продвигать по службе какого-то рулевого!
Брунетти промолчал.
— Что касается Вьянелло, тут еще есть шанс, — пробубнил Патта без тени энтузиазма. — «В субботу утром сержант Вьянелло зашел в супермаркет „Станда“, чтобы купить себе солнцезащитные очки. В это время в магазин ворвался налетчик с ножом в руках. Подойдя к ближайшему кассовому аппарату, он оттолкнул кассиршу и принялся выгребать оттуда деньги. Сержант в это время прятался за прилавком, но как только грабитель устремился к выходу, он набросился на него сзади, разоружил и арестовал».
— О Пучетти даже и не заговаривай, — предупредил Патта с нескрываемым раздражением. — «Полтора месяца назад офицер Пучетти, заядлый велосипедист, совершал прогулку на своем велосипеде по одному из известных ему горных маршрутов. Он как раз направлялся в сторону Виченцы, когда его чуть не сбил мчавшийся на огромной скорости автомобиль, управляемый, как это впоследствии выяснилось, нетрезвым водителем. Через несколько минут Пучетти поравнялся с этим автомобилем, который уже успел врезаться в дерево на обочине и был объят пламенем. Не раздумывая ни минуты, Пучетти вытащил водителя из горящего автомобиля, получив при этом серьезные ожоги рук». — Это случилось в другом округе, соответственно, за пределами нашей юрисдикции. Так что ни о каком повышении и речи быть не может, — решительно отрезал Патта. Он резким движением оттолкнул папку и в упор посмотрел на Брунетти:
— Но я, собственно, собирался поговорить с тобой совсем на другую тему.
Наверняка о других рекомендательных письмах, не без опаски подумал Брунетти. Он уже догадывался, о чем сейчас пойдет речь.
— Мало того, что ты написал, мягко говоря, нелестную характеристику лейтенанту Скарпе, но еще и осмелился заикнуться о его переводе! — прошипел Патта, с трудом сдерживая ярость. Когда сам Патта был несколько лет назад переведен в Венецию, он привез лейтенанта с собой; и с тех пор лейтенант служил ему верным помощником, а заодно осведомителем и шпионом.
— Все верно.
— Это недопустимо.
— Что недопустимо, вице-квесторе? Перевод лейтенанта или тот факт, что я это предложил?
— И то, и другое. Все вместе.
Брунетти ничего не ответил. Ему не терпелось узнать, как далеко может зайти Патта, защищая своего протеже.
— Ты ведь знаешь, что я имею полное право отклонить все твои рекомендации? — осведомился Патта. — Все до единой.
— Да, знаю.
— Так вот, прежде чем я составлю собственное рекомендательное письмо, чтобы передать его начальнику полиции, настоятельно рекомендую тебе пересмотреть некоторые твои высказывания в адрес лейтенанта Скарпы. — Брунетти продолжал хранить молчание, и Патта не выдержал: — Вам все понятно, комиссар?
— Так точно, сэр.
— И?
— Вряд ли что-нибудь заставит меня изменить мое мнение о лейтенанте, а тем более вносить какие-либо изменения в составленную мной характеристику.
— Ты ведь знаешь, что у тебя ничего не выйдет, не так ли? — осведомился Патта, отпихнув от себя папку, будто опасаясь заразиться.
— Но эта информация останется в его досье, — возразил Брунетти, прекрасно отдавая себе отчет в том, насколько легко могут исчезнуть из досье нежелательные сведения.
— Не могу взять в толк, чего ты добиваешься.
— Справедливости. И точности. Люблю, чтобы все было записано. История нас рассудит.
— Что касается лейтенанта Скарпы, в его досье будет записано только то, что он блестящий офицер, заслуживающий всяческого доверия.
— Тогда, я полагаю, будет справедливо, если в досье будет записано не только ваше суждение о лейтенанте, но и мое тоже. А там, как я уже сказал, история нас рассудит. Будущее покажет, кто был прав, а кто виноват.
— Никак не пойму, о чем ты толкуешь, Брунетти? Об истории? Или о том, что должно быть записано в досье? Знаешь что? На мой взгляд, нам катастрофически не хватает поддержки и взаимопонимания.
Брунетти ничего не ответил на это высказывание вице-квесторе. Ему до смерти не хотелось, чтобы тот снова завел свою шарманку, пускаясь в пространные рассуждения о торжестве правосудия и повышении эффективности законодательной базы. Для него, очевидно, эти понятия были неотделимы друг от друга. Вице-квесторе, однако, нимало не нуждаясь в чьем-либо одобрении, минут десять разглагольствовал на свою излюбленную тему, в то время как Брунетти продумывал вопросы, которые надо будет задать Маурицио Лоренцони. Вне зависимости от результатов судмедэкспертизы, он намеревался продолжить расследование; на данный момент его больше всех интересовал Маурицио, этот «золотой мальчик», гордость семьи Лоренцони.
Претенциозно-напыщенный монолог Патты внезапно оборвался.
— Кажется, я утомил вас, Dottore Брунетти. В таком случае вы можете быть свободны.
Брунетти рывком поднялся на ноги, улыбнулся и, не говоря ни слова, покинул кабинет.
10
Вернувшись к себе, Брунетти первым делом подошел к окну и, распахнув его, постоял некоторое время, глядя вниз, на катерок Бонсуана, пришвартованный на своем обычном месте. Только после этого он сел за стол и приступил к отчету о результатах судебно-медицинской экспертизы. За годы работы в полиции Брунетти привык к расплывчато-специфической манере составления подобного рода документов. Обилие медицинских терминов, включая названия костей, мышц, внутренних органов, соединительных тканей, своеобразный стиль, сплошные сложноподчиненные предложения в условном наклонении: «Если бы труп принадлежал человеку, чье состояние здоровья можно было расценивать как удовлетворительное…», «Учитывая тот факт, что труп был перемещен…», «Если бы меня попросили дать оценку состоянию…» и далее, в том же духе.
«Мужчина, приблизительно 20–25 лет; исследование полости рта свидетельствует о том, что он неоднократно посещал ортодонта. Приблизительный рост — сто восемьдесят сантиметров; вес — не более шестидесяти килограммов. Причиной смерти, скорее всего, послужило пулевое ранение в затылок…» (к отчету была приложена фотография задней части черепа с пулевым отверстием в нижней части). «…Выходное отверстие пули расположено, судя по едва заметной царапине на внутренней части левой глазной впадины…»
Здесь Брунетти остановился и в очередной раз задумался о расплывчатом стиле большинства патологоанатомов. Какие же они все-таки перестраховщики! Видя перед собой труп с кинжалом в груди, они непременно напишут: «Причиной смерти, судя по всему, послужило…» Ему было искренне жаль, что судмедэкспертизу проводил не Этторе Риццарди, известный по всей Венеции medico legale. За годы работы с Этторе Брунетти удалось убедить его отказаться от этого невразумительного стиля, к которому тот так привык; пару раз ему даже удалось заронить в его душу сомнение в достоверности результатов вскрытия, заставить его задуматься о том, что причина смерти могла быть иной, нежели указано в отчете.
