Она нетерпеливо махнула рукой и, отведя на мгновение свой
взгляд от собеседника, поглядела на море. Её брови нахмурились, и она снова
взглянула на Блада:
— Но если вы не повстанец, то как же попали сюда?
Он понял, что она сомневается, и засмеялся.
— Честное слово, это длинная история, — сказал он.
— И вероятно, она относится к числу таких, о которых вы
предпочли бы умолчать.
Тогда он кратко рассказал ей о том, что с ним приключилось.
— Боже мой! Какая подлость! — воскликнула
Арабелла, выслушав его.
— Да, Англия стала «чудесной» страной при короле Якове.
Вам не нужно жалеть меня. На Барбадосе жить лучше. Здесь по крайней мере можно
ещё верить в бога.
Говоря об этом, он посмотрел на высившуюся вдали тёмную
массу горы Хиллбай и на бесконечный простор волнуемого ветрами океана. Блад
невольно задумался, как бы осознав под впечатлением чудесного вида,
открывшегося перед ним, и свою собственную незначительность и ничтожество своих
врагов.
— Неужели жизнь так же грустна и в других
местах? — печально спросила она.
— Её делают такой люди, — ответил Блад.
— Понимаю. — Она засмеялась, но в смехе её звучала
горечь. — Я никогда не считала Барбадос раем, но вы, конечно, знаете мир
лучше меня. — Она тронула лошадь хлыстом. — Рада всё же, что ваша
судьба оказалась не слишком тяжёлой.
Он поклонился. Арабелла поехала дальше. Негры побежали за
ней.
Некоторое время Блад стоял, задумчиво рассматривая
блестевшую под лучами солнца поверхность огромной Карлайлской бухты, чаек,
летавших над ней с пронзительными криками, и корабли, отдыхавшие у набережной.
Здесь действительно было хорошо, но всё же это была тюрьма.
В разговоре с девушкой Блад преуменьшил своё несчастье.
Он повернулся и мерной походкой направился к группе
беспорядочно расположенных хижин, сделанных из земли и веток. В маленькой
деревушке, окружённой палисадом, ютились рабы, работавшие на плантации, а с
ними вместе жил Блад.
В его памяти зазвучала строфа из Ловласа
[16]
:
Железные решётки мне не клетка,
И каменные стены — не тюрьма…
Однако он придал этим словам новое значение, совсем
противоположное тому, что имел в виду поэт.
«Нет, — размышлял он. — Тюрьма остаётся тюрьмой,
даже если она очень просторна и у неё нет стен и решёток».
Он с особой остротой понял это сегодня и почувствовал, что
горькое сознание рабского положения с течением времени будет только всё больше
обостряться. Ежедневно он возвращался к мысли о своём изгнании из мира и всё
реже и реже к размышлениям о той случайной свободе, которой ему дали
пользоваться. Сравнение относительно лёгкой его участи с участью несчастных
товарищей по рабству не приносило ему того удовлетворения, которое мог бы
ощущать другой человек. Больше того, соприкосновение с их мучениями увеличивало
ожесточение, копившееся в его душе.
Из сорока двух осуждённых повстанцев, привезённых
одновременно с Бладом на «Ямайском купце», двадцать пять купил Бишоп. Остальные
были проданы другим плантаторам — в Спейгстаун и ещё дальше на север.
Какова была их судьба, Блад не знал; с рабами же Бишопа он общался всё время и
видел ужасные их страдания. С восхода до заката они трудились на сахарных
плантациях, подгоняемые кнутами надсмотрщиков. Одежда заключённых превратилась
в лохмотья, и некоторые остались почти нагими; жили они в грязи; кормили же их
так плохо, что два человека заболели и умерли, прежде чем Бишоп предоставил
Бладу возможность заняться их лечением, вспомнив, что рабы являются для него
ценностью. Один из осуждённых, возмутившийся свирепостью надсмотрщика Кента, в
назидание остальным был насмерть запорот плетьми на глазах у своих товарищей.
Другой, осмелившийся бежать, был пойман, доставлен обратно и выпорот, после
чего ему на лбу выжгли буквы «Б. К.», чтобы до конца жизни все знали, что это
беглый каторжник. К счастью для страдальца, он умер от побоев.
После этого тоскливая безнадёжность охватила осуждённых.
Наиболее строптивые были усмирены и стали относиться к своей невыносимо тяжёлой
судьбе с трагической покорностью отчаяния.
Только один Питер Блад, счастливо избегнув всех этих
мучений, внешне не изменился, хотя в его сердце день ото дня росли ненависть к
поработителям и стремление бежать из Бриджтауна, где так безжалостно глумились
над людьми. Стремление это было ещё слишком смутным, но он не поддавался
отчаянию. Храня маску безразличия, Блад лечил больных с выгодой для полковника
Бишопа и всё более уменьшал практику двух других медицинских мужей Бриджтауна.
Избавленный от унизительных наказаний и лишений, ставших
печальным уделом его товарищей, он сумел сохранить уважение к себе, и даже
бездушный хозяин-плантатор обращался с ним не так грубо, как с остальными. Всем
этим он был обязан подагре губернатора Стида и, что ещё более важно, мигрени
его супруги, которой губернатор во всём потакал.
Изредка Блад видел Арабеллу Бишоп. Каждый раз она
разговаривала с ним, что свидетельствовало о наличии у неё какого-то интереса к
доктору. Сам Блад не проявлял склонности к тому, чтобы затягивать эти встречи.
Он убеждал себя, что не должен обманываться её изящной внешностью,
грациозностью молодости, мальчишескими манерами и приятным голосом. За всю свою
богатую событиями жизнь он не встречал большего негодяя, чем её дядя, а ведь
она была его племянницей, и какие-то пороки этой семьи — быть может, так
же безжалостная жестокость богачей-плантаторов могла перейти и к ней. Поэтому
он избегал попадаться на глаза Арабелле, а когда уж нельзя было уклониться от
встречи, то держался с ней сухо и вежливо.
Какими бы правдоподобными ни казались ему свои
предположения, Блад поступил бы лучше, если бы поверил инстинкту,
подсказывающему ему совсем иное.
Хотя в жилах Арабеллы и текла кровь, родственная полковнику
Бишопу, у неё не было его пороков, к счастью, этими пороками обладал только он,
а не вся их семья. Брат полковника Бишопа — Том Бишоп, отец Арабеллы, был
добрым и мягким человеком. Преждевременная смерть молодой жены заставила Тома
Бишопа покинуть Старый Свет, чтобы забыться в Новом. С пятилетней дочкой
приехал он на Антильские острова и стал вести жизнь плантаторов. С самого
начала его дела пошли хорошо, хотя он мало о них заботился. Преуспев в Новом
Свете, он вспомнил о младшем брате, военном, служившем в Англии и
пользовавшемся репутацией вздорного, жестокого человека. Том Бишоп посоветовал
ему приехать на Барбадос, и этот совет подоспел как раз в то время, когда
Вильяму Бишопу из-за необузданности его характера потребовалась срочная
перемена климата. Вильям приехал на Барбадос, и брат сделал его совладельцем
плантаций. Шесть лет спустя Бишоп-старший умер, оставив пятнадцатилетнюю дочь
на попечение дяди. Пожалуй, это была единственная его ошибка, но, будучи добрым
и отзывчивым человеком, он приукрашивал и других людей. Он сам воспитывал
Арабеллу, выработал в ней самостоятельность суждений и независимость характера,
но, видимо, всё же преувеличивал значение своего воспитания.
