Если бы Бладу пришлось обсуждать этот вопрос с сёстрами
Питт, он сказал бы им, что, вдоволь побродив по свету и изведав множество
приключений, он намерен сейчас продолжать заниматься делом, для которого ещё с
молодости был подготовлен своим образованием. Он мог бы сказать, что он врач, а
не солдат; целитель, а не убийца. Однако Блад заранее знал их ответ. Они
заявили бы ему, что сегодня каждый, кто считает себя мужчиной, обязан взять в
руки оружие. Они указали бы ему на своего племянника Джереми, моряка по
профессии, шкипера торгового судна, к несчастью для этого молодого человека
недавно бросившего якорь в бухте Бриджуотера. Они сказали бы, что Джереми
оставил штурвал корабля и взял в руки мушкет, чтобы защищать правое дело.
Однако Блад не принадлежал к числу людей, которые спорят. Как я уже сказал, он
был самостоятельным человеком.
Закрыв окна и задёрнув занавески, он направился в глубь
уютной, освещённой свечами комнаты, где его хозяйка, миссис Барлоу, накрывала
на стол. Обратившись к ней, Блад высказал вслух свою мысль:
— Я вышел из милости у девушек, живущих в доме через
дорогу.
В приятном, звучном голосе Блада звучали металлические
нотки, несколько смягчённые и приглушённые ирландским акцентом, которые не
могли истребить даже долгие годы блужданий по чужим странам. Весь характер
этого человека словно отражался в его голосе, то ласковом и обаятельном, когда
нужно было кого-то уговаривать, то жёстком и звучащем, как команда, когда
следовало кому-то внушать повиновение. Внешность Блада заслуживала внимания: он
был высок, худощав и смугл, как цыган. Из-под прямых чёрных бровей смотрели
спокойные, но пронизывающие глаза, удивительно синие для такого смуглого лица.
И этот взгляд и правильной формы нос гармонировали с твёрдой, решительной
складкой его губ. Он одевался во всё чёрное, как и подобало человеку его профессии,
но на костюме его лежал отпечаток изящества, говорившего о хорошем вкусе. Всё
это было характерно скорее для искателя приключений, каким он прежде и был, чем
для степенного медика, каким он стал сейчас. Его камзол из тонкого камлота
[5]
был обшит серебряным позументом, а манжеты рубашки и жабо
украшались брабантскими кружевами. Пышный чёрный парик отличался столь же
тщательной завивкой, как и парик любого вельможи из Уайтхолла
[6]
.
Внимательно приглядевшись к Бладу, вы невольно задали себе
вопрос: долго ли сможет такой человек прожить в этом тихом уголке, куда он
случайно был заброшен шесть месяцев назад? Долго ли он будет заниматься своей
мирной профессией, полученной им ещё до начала самостоятельной жизни? И всё же,
когда вы узнаете историю жизни Блада, не только минувшую, но и грядущую, вы
поверите — правда, не без труда, — что, если бы не превратность
судьбы, которую ему предстояло очень скоро испытать, он мог бы долго ещё
продолжать тихое существование в глухом уголке Сомерсетшира, полностью
довольствуясь своим скромным положением захолустного врача. Так могло бы быть…
Блад был сыном ирландского врача и уроженки Сомерсетширского
графства. В её жилах, как я уже говорил, текла кровь неугомонных морских
бродяг, и этим, должно быть, объяснялась некоторая необузданность, рано
проявившаяся в характере Питера. Первые признаки её серьёзно встревожили его
отца, который для ирландца был на редкость миролюбивым человеком. Он заранее
решил, что в выборе профессии мальчик должен пойти по его стопам. И Питер Блад,
обладая способностями и жаждой знаний, порадовал своего отца, двадцати лет от
роду добившись степени бакалавра медицины в дублинском колледже. После
получения столь радостного известия отец прожил только три месяца (мать умерла
за несколько лет до этого), и Питер, наследовав после смерти отца несколько сот
фунтов стерлингов, отправился поглядеть на мир, с тем чтобы удовлетворить свой
неугомонный дух. Забавное стечение некоторых обстоятельств привело его на
военную службу к голландцам, воевавшим в то время с французами, а любовь к морю
толкнула его во флот. Произведённый в офицеры знаменитым де Ритёром
[7]
,
он участвовал в той самой морской битве на Средиземном море, когда был убит
этот знаменитый флотоводец.
Полоса жизни Блада после подписания Неймегенского
[8]
мира нам почти совершенно неизвестна. Мы знаем, однако, что Питер провёл два
года в испанской тюрьме, но за что он попал туда, осталось для нас неясным.
Быть может, именно благодаря этому он, выйдя из тюрьмы, поступил на службу к
французам и в составе французской армии участвовал в боях на территории
Голландии, оккупированной испанцами. Достигнув наконец тридцати двух лет,
полностью удовлетворив некогда томившую его жажду приключений и чувствуя к тому
же, что его здоровье пошатнулось в результате запущенного ранения, он вдруг
ощутил сильнейшую тоску по родине и сел в Нанте на корабль, рассчитывая
пробраться в Ирландию. Однако здоровье Блада во время путешествия ухудшилось,
и, когда буря загнала его корабль в Бриджуотерскую бухту, он решил сойти на
берег, тем более что здесь была родина его матери.
Таким образом, в январе 1685 года Блад прибыл в Бриджуотер,
имея в кармане примерно такое же состояние, с каким одиннадцать лет назад он
отправился из Дублина бродить по свету.
Место, куда попал Блад, ему понравилось, да и здоровье его
здесь быстро восстановилось. После многих приключений, каких другой человек не
испытает за всю свою жизнь, Питер решил обосноваться в этом городе и вернуться
наконец к своей профессии врача, от которой он, с такой небольшой выгодой для
себя, оторвался.
Такова краткая история Питера Блада, или, вернее, та её
часть, которая закончилась в ночь битвы при Седжмуре, спустя полгода после его
прибытия в Бриджуотер.
Считая, что предстоящее сражение не имеет к нему никакого
отношения, — а это вполне соответствовало действительности, — и
оставаясь равнодушным к возбуждению, охватившему в эту ночь Бриджуотер, Блад
рано улёгся спать. Он спокойно уснул задолго до одиннадцати часов, когда, как
вы знаете, Монмут во главе повстанцев двинулся по дороге на Бристоль, чтобы
обойти болото, за которым находилась королевская армия. Вы знаете также, что
численное превосходство повстанцев и некоторое преимущество, заключавшееся в
том, что повстанцы имели возможность внезапно напасть на сонную королевскую
армию, оказались бесполезными из-за ошибок командования, и сражение было
проиграно Монмутом ещё до того, как началась рукопашная схватка.
Армии встретились примерно в два часа ночи. Блад не слышал
отдалённого гула канонады. Только в четыре часа утра, когда начало подниматься
солнце, разгоняя остатки тумана над печальным полем битвы, мирный сон Блада был
нарушен.
