Это был первый признак испытываемого им гнева или
возмущения.
Капитан Блад ответил не сразу. Как и прежде, он присел на
край стола.
— А не хотели бы вы, сэр, заслужить жизнь и свободу
себе, вашему сыну и остальным членам вашего экипажа, находящимся сейчас здесь,
на борту?
— Заслужить? — переспросил дон Диего, и от
внимания Блада не ускользнуло, что испанец вздрогнул. — Вы говорите —
заслужить? Почему же нет, если служба, которую вы предложите, не будет связана
с бесчестием как для меня лично, так и для моей страны.
— Как вы можете подозревать меня в этом! —
негодуя, сказал капитан. — Я понимаю, что честь имеется даже у
пиратов. — И он тут же изложил ему своё предложение: — Посмотрите в
окно, дон Диего, и вы увидите на горизонте нечто вроде облака. Не удивляйтесь,
но это остров Барбадос, хотя мы — что для вас вполне понятно —
стремились как можно дальше отойти от этого проклятого острова. У нас сейчас
большая трудность. Единственный человек, знающий кораблевождение, лежит в
лихорадочном бреду, а в открытом океане, вне видимости земли, мы не можем вести
корабль туда, куда нам нужно. Я умею управлять кораблём в бою, и, кроме того,
на борту есть ещё два-три человека, которые помогут мне. Но держаться всё время
берегов и бродить около этого, как вы удачно выразились, неприятного
архипелага — это значит накликать на себя новую беду. Моё предложение
очень несложно: мы хотим кратчайшим путём добраться до голландской колонии
Кюрасао. Можете ли вы дать мне честное слово, что если я вас освобожу, то вы
приведёте нас туда? Достаточно вашего согласия, и по прибытии в Кюрасао я
отпущу на свободу вас и всех ваших людей.
Дон Диего опустил голову на грудь и в раздумье подошёл к
окнам, выходящим на корму. Он стоял, всматриваясь в залитое солнцем море и в
пенящуюся кильватерную струю
[37]
корабля. Это был его
собственный корабль. Английские собаки захватили этот корабль и сейчас просят
привести его в порт, где он будет полностью потерян для Испании и, вероятно,
оснащён для военных операций против его родины. Эти мысли лежали на одной чаше
весов, а на другой были жизни шестнадцати человек. Жизни четырнадцати человек
значили для него очень мало, но две жизни принадлежали ему и его сыну.
Наконец он повернулся и, став спиной к свету, так, чтобы
капитан не мог видеть, как побледнело его лицо, произнёс:
— Я согласен!
Глава 11
Сыновняя почтительность
После того как дон Диего де Эспиноса дал слово привести
корабль в Кюрасао, ему были переданы обязанности штурмана и предоставлена
полная свобода передвижения на его бывшем корабле. Все повстанцы относились к
испанскому гранду с уважением в ответ на его изысканную учтивость. Это
вызывалось не только тем, что никто, кроме него, не мог вывести корабль из
опасных вод, омывавших берега Мэйна
[38]
, но также и тем, что
рабы Бишопа, увлечённые собственным спасением, не видели всех ужасов и
несчастий, перенесённых Бриджтауном, иначе они к любому испанскому пирату
относились бы как к злому и коварному зверю, которого нужно убивать на месте.
Дон Диего обедал в большой каюте вместе с Бладом и тремя его офицерами:
Хагторпом, Волверстоном и Дайком.
В лице дона Диего они нашли приятного и интересного
собеседника, и расположение их к нему подкреплялось выдержкой и
невозмутимостью, с какими он переносил постигшее его несчастье.
Нельзя было даже заподозрить, чтобы дон Диего вёл нечестную
игру. Он сразу же указал им на их ошибку: отойдя от Барбадоса, они пошли по
ветру, в то время как, направляясь от архипелага в Карибское море, должны были
оставить остров Барбадос с подветренной стороны. Исправляя ошибку, они
вынуждены были вновь пересечь архипелаг, чтобы идти в Кюрасао. Перед тем как
лечь на этот курс, он предупредил, что такой манёвр связан с некоторым риском.
В любой точке между островами они могли встретиться с таким же или более мощным
кораблём, и, независимо от того, будет ли он испанским или английским, им
грозила одинаковая опасность: при нехватке людей, ощущаемой на «Синко Льягас»,
они не могли бы дать бой. Стремясь предельно уменьшить этот риск, дон Диего
повёл корабль вначале на юг, а затем повернул на запад. Они счастливо прошли
между островами Тобаго и Гренада, миновали опасную зону и выбрались в
относительно спокойные воды Карибского моря.
— Если ветер не переменится, — сказал дон Диего,
определив местонахождение корабля, — мы через три дня будем в Кюрасао.
Ветер стойко держался в течение этих трёх дней, а на второй
день даже несколько посвежел, и всё же, когда наступила третья ночь, никаких
признаков суши не было. Рассекая волны, «Синко Льягас» шёл быстрым ходом, но,
кроме моря и голубого неба, ничего не было видно. Встревоженный капитан Блад
сказал об этом дону Диего.
— Земля покажется завтра утром, — невозмутимо
ответил испанец.
— Клянусь всеми святыми, но у вас, испанцев всё завтра,
а это «завтра» никогда не наступает, мой друг.
— Не беспокойтесь, на этот раз «завтра» наступит. Как
бы рано вы ни встали, перед вами уже будет земля, дон Педро.
Успокоенный капитан Блад отправился навестить своего
пациента — Джереми Питта, болезненному состоянию которого дон Диего был
обязан своей жизнью. Вот уже второй день, как у Питта не было жара и раны на
спине начали подживать. Он чувствовал себя настолько лучше, что пожаловался на
своё пребывание в душной каюте. Уступая его просьбам, Блад разрешил больному
подышать свежим воздухом, и вечером, с наступлением сумерек, опираясь на руку
капитана, Джереми Питт вышел на палубу.
Сидя на крышке люка, он с наслаждением вдыхал свежий ночной
воздух, любовался морем и по привычке моряка с интересом разглядывал
тёмно-синий свод неба, усыпанный мириадами звёзд. Некоторое время он был
спокоен и счастлив, но потом стал тревожно озираться и всматриваться в яркие
созвездия, сиявшие над безбрежным океаном. Прошло ещё несколько минут, и Питт
перевёл взгляд на капитана Блада.
— Ты что-нибудь понимаешь в астрономии, Питер? —
спросил он.
— В астрономии? К сожалению, я не могу отличить пояс
Ориона от пояса Венеры
[39]
.
— Жаль. И все остальные члены нашей разношёрстной
команды, должно быть, так же невежественны в этом, как и ты?
