— Отец!
Извиваясь в руках тех, кто с силой удерживал его, он
призывал небо и ад отвратить этот кошмар, а затем обратился к капитану с
мольбой о милосердии, причём эта мольба в одно и то же время была и неистовой и
жалобной. Взглянув на молодого испанца, капитан Блад с удовлетворением подумал,
что отпрыск дона Диего в достаточной степени обладает чувством сыновней
привязанности.
Позже Блад признавался, что на мгновение его разум
возмутился против выработанного им жестокого плана. И для того чтобы прогнать
это чувство, он вызвал в себе воспоминание о злодействах испанцев в Бриджтауне.
Он припомнил побледневшее личико Мэри Трэйл, когда она в ужасе спасалась от
насильника-головореза, которого он убил; он вспомнил и другие, не поддающиеся
описанию картины этого кошмарного дня, и это укрепило угасавшую в нём
твёрдость. Бесчувственные, кровожадные испанцы, со своим религиозным
фанатизмом, не имели в себе даже искры той христианской веры, символ которой
был водружён на мачте приближавшегося к ним корабля. Ещё минуту назад
мстительный и злобный дон Диего утверждал, будто господь бог благоволит к
католической Испании. Ну что ж, дон Диего будет сурово наказан за это
заблуждение.
Почувствовав, что твёрдость вернулась в его сердце, Блад
приказал Оглу зажечь фитиль и снять свинцовый фартук с запального отверстия
пушки, к жерлу которой был привязан дон Диего. И когда Эспиноса-младший
разразился новыми проклятиями, перемешанными с мольбой, Блад круто повернулся к
нему.
— Молчи! — гневно бросил он. — Молчи и
слушай! Я вовсе не имею намерения отправить твоего отца в ад, как он этого
заслуживает. Я не хочу убивать его, понимаешь?
Удивлённый таким заявлением, сын дона Диего сразу же
замолчал, и капитан Блад заговорил на том безупречном испанском языке, которым
он так блестяще владел, к счастью как для дона Диего, так и для себя:
— Из-за подлого предательства твоего отца мы попали в
тяжкое положение. У нас есть все основания опасаться, что этот испанский
корабль захватит «Синко Льягас». И тогда нас ждёт гибель. Так же как твой отец
опознал флагманский корабль своего брата, так и его брат, конечно, уже узнал «Синко
Льягас». Когда «Энкарнасион» приблизится к нам, то твой дядя поймёт, что именно
здесь произошло. Нас обстреляют или возьмут на абордаж. Твой отец знал, что мы
не в состоянии драться, потому что нас слишком мало, но мы не сдадимся без боя,
а будем драться! — Он положил руку на лафет пушки, к которой был привязан
дон Диего. — Ты должен ясно представить себе одно: на первый же выстрел с
«Энкарнасиона» ответит вот эта пушка. Надеюсь, ты понял меня?
Дрожащий от страха Эспиноса-младший взглянул в беспощадные
глаза Блада, и его оливковое лицо посерело.
— Понял ли я? — запинаясь, пробормотал
юноша. — Но что я должен понять? Если есть возможность избежать боя и я
могу помочь вам, скажите мне об этом.
— Боя могло бы и не быть, если бы дон Диего де Эспиноса
лично прибыл на борт корабля своего брата и заверил его, что «Синко Льягас»
по-прежнему принадлежит Испании, как об этом свидетельствует его флаг, и что на
борту корабля всё в порядке. Но дон Диего не может отправиться лично к брату,
так как он… занят другим делом. Ну, допустим, у него лёгкий приступ лихорадки и
он вынужден оставаться в своей каюте. Как его сын ты можешь передать всё это
своему дяде и засвидетельствовать ему своё почтение. Ты поедешь с шестью
гребцами-испанцами, из которых сам отберёшь наименее — болтливых, а я,
знатный испанец, освобождённый вами на Барбадосе из английского плена, буду
сопровождать тебя. Если я вернусь живым и если ничто не помешает нам
беспрепятственно отплыть отсюда, дон Диего останется жить, так же как и все вы.
Но если случится какая-либо неприятность, то бой с нашей стороны, как я уже
сказал, начнётся выстрелом вот из этой пушки, и твой отец станет первой жертвой
схватки.
Он умолк. Из толпы его товарищей послышались возгласы
одобрения, а испанские пленники заволновались. Эспиноса-младший, тяжело дыша,
ожидал, что отец даст ему какие-то указания, но дон Диего молчал. Видимо,
мужество покинуло его в этом жестоком испытании, и он предоставлял решение
сыну, так как, возможно, не рискнул советовать ему отвергнуть предложение Блада
или, по всей вероятности, посчитал для себя унизительным убеждать сына
согласиться с ним.
— Ну, хватит! — сказал Блад. — Теперь тебе
всё понятно. Что ты скажешь?
Дон Эстебан провёл языком по сухим губам и дрожащей рукой
вытер пот, выступивший у него на лбу. Он в отчаянии взглянул на отца, словно
умоляя его сказать что-нибудь, но дон Диего продолжал молчать. Юноша всхлипнул,
и из его горла вырвался звук, похожий на рыдание.
— Я… согласен, — ответил он наконец и повернулся к
испанцам. — И вы… вы тоже согласны! — с волнением и настойчивостью
произнёс он. — Ради дона Диего, ради меня, ради всех нас. Если вы не
согласитесь, то с нами расправятся без всякой пощады.
Поскольку дон Эстебан дал согласие, а их командир не
приказывал им сопротивляться, то зачем же им было проявлять какой-то
бесполезный героизм? Не раздумывая, они ответили, что сделают всё, как нужно.
Блад отвернулся от них и подошёл к дону Диего:
— Очень сожалею, что я вынужден оставить вас на
некоторое время в таком неудобном положении… — Тут он на секунду прервал
себя, нахмурился, внимательно поглядел на своего пленника и после этой едва
заметной паузы продолжал: — Но я думаю, что вам уже нечего опасаться.
Надеюсь, худшее не случится.
Дон Диего продолжал молчать.
Питер Блад ещё раз внимательно поглядел на бывшего командира
«Синко Льягас» и затем, поклонившись ему, отошёл.
Глава 12
Дон Педро Сангре
[43]Обменявшись приветственными сигналами, «Синко Льягас» и
«Энкарнасион» легли в дрейф на расстоянии четверти мили друг от друга. Через
это пространство покрытого рябью и залитого солнцем моря от «Синко Льягас» к
«Энкарнасиону» направилась шлюпка с шестью гребцами-испанцами. На корме с доном
Эстебаном де Эспиноса сидел капитан Блад.
На дне шлюпки стояли два железных ящика, хранивших пятьдесят
тысяч песо. Золото во все времена было отличным доказательством
добросовестности, а Блад считал необходимым произвести самое благоприятное
впечатление. Правда, люди Блада пытались доказать ему, что он слишком уж
усердствовал в обеспечении обмана, однако он сумел настоять на своём. Он взял с
собой также объёмистую посылку с многочисленными печатями герба де
Эспиноса-и-Вальдес, адресованную испанскому гранду, — ещё одно
«доказательство», поспешно сфабрикованное на «Синко Льягас».
