Вторым кораблём был огромный испанский галион «Милагроса»,
на борту которого плавал мстительный дон Мигель. Вспомогательный фрегат
«Гидальго» скрывался в засаде у юго-западных берегов острова Гаити.
Третьим, и последним из кораблей, которые нас сейчас
интересуют, был английский военный корабль, стоявший в упомянутый мною день на
якоре во французском порту Сен-Никола, на северо-западном берегу Гаити. Он
следовал из Плимута на Ямайку и вёз очень важного пассажира — лорда
Джулиана Уэйда. Лорд Сэндерленд, родственник лорда Уэйда, дал ему довольно
ответственное и деликатное поручение, прямо вытекающее из неприятностей
переписки между Англией и Испанией.
Французское правительство, так же как и английское, было
весьма раздражено действиями корсаров, ухудшавшими и без того натянутые
отношения с Испанией. Тщетно пытаясь положить конец их операциям, правительства
требовали от губернаторов своих колоний максимальной суровости к пиратам.
Однако губернаторы, подобно губернатору Тортуги, наживались на своих тайных
сделках с корсарами или же, подобно губернатору французской части Гаити,
полагали, что пиратов следует не истреблять, а поощрять, так как они играют
роль сдерживающей силы против мощи и алчности Испании. Поэтому губернаторы, не
сговариваясь друг с другом, опасались применять какие-либо решительные меры,
которые могли бы заставить корсаров перенести свою деятельность в новые районы.
Министр иностранных дел Англии лорд Сэндерленд, стремясь
быстрее выполнить настойчивое требование короля Якова во что бы то ни стало
умиротворить Испанию, посол которой неоднократно изъявлял крайнее недовольство
своего правительства, назначил губернатором Ямайки решительного человека. Этим
решительным человеком был самый влиятельный плантатор Барбадоса —
полковник Бишоп.
Полковник принял назначение на пост губернатора с особым
рвением, которое объяснялось тем, что он жаждал поскорее свести личные счёты с
Питером Бладом.
Оставив свои плантации, явившиеся источником его огромных
богатств, Бишоп сразу же после прибытия на Ямайку дал почувствовать корсарам,
что он не намерен с ними якшаться. Многим из них пришлось туговато. Лишь один
корсар, бывший раб бывшего плантатора, не давался в руки Бишопа и всегда
ускользал от него. Бесстрашно он продолжал тревожить испанцев на воде и на
суше. Его смелые набеги и налёты никак не улучшали натянутых отношений между
Англией и Испанией, а это было особенно нежелательно в те годы, когда мир в
Европе сохранялся с таким трудом.
Доведённый до бешенства не только день ото дня копившимся в
нём раздражением, но и бесконечными выговорами из Лондона за неумение
справиться с капитаном Бладом, полковник Бишоп начал всерьёз подумывать о
захвате своего противника непосредственно на Тортуге. К счастью для себя, он
отказался от этой безумной затеи: его остановили не только мощные природные
укрепления острова, но и важные соображения о том, что затея очистить Тортугу
от корсаров может быть расценена Францией как разбойничий налёт и тяжкое
оскорбление дружественного государства. И всё же полковнику Бишопу казалось,
что если не принять каких-то решительных мер, то тогда вообще ничего не
изменится. Эти мысли он и выложил в письме министру иностранных дел.
Это письмо, по существу правильно излагавшее истинное
положение дел, привело лорда Сэндерленда в отчаяние. Он понимал, что такую
неприятную проблему немыслимо решить обычными средствами и что в таком деле не
обойдёшься без применения средств чрезвычайных. Он вспомнил о Моргане, который
при Карле II был привлечён на королевскую службу, и подумал, что такой же
метод лестного для пирата решения вопроса мог бы оказаться полезным и по
отношению к капитану Бладу. Его светлость учёл, что противозаконную
деятельность Блада вполне можно объяснить не его врождёнными дурными
наклонностями, а лишь абсолютной необходимостью, что он был вынужден заняться
корсарством лишь в силу обстоятельств, связанных с его появлением на Барбадосе,
и что сейчас Блад может обрадоваться, получив возможность отказаться от
небезопасного занятия.
Действуя в соответствии с этим выводом, Сэндерленд и послал
на остров Ямайку своего родственника лорда Джулиана Уэйда, снабдив его
несколькими до конца заполненными, за исключением фамилий, офицерскими
патентами. Министр дал ему чёткие указания, какой линии поведения он должен
придерживаться, но вместе с тем предоставил полную свободу действий при
выполнении этих указаний. Прожжённый интриган и хитрый политик, Сэндерленд
посоветовал своему родственнику, в случае, если Блад окажется несговорчивым или
Уэйд по каким-либо причинам сочтёт нецелесообразным брать его на королевскую
службу, заняться его офицерами и, соблазнив их, настолько ослабить Блада, чтобы
он стал лёгкой жертвой полковника Бишопа.
«Ройял Мэри», корабль, на котором путешествовал этот сносно
образованный, слегка распущенный и безукоризненно элегантный посол лорда
Сэндерленда, благополучно добрался до Сен-Никола — своей последней стоянки
перед Ямайкой. Ещё в Лондоне было решено, что лорд Джулиан явится сначала к
губернатору в Порт-Ройял, а оттуда уже отправится для свидания с прославленным
пиратом на Тортугу. Но ещё до знакомства с губернатором лорду Джулиану
посчастливилось познакомиться с его племянницей, гостившей в Сен-Никола у своих
родственников, пережидая здесь совершенно нестерпимую в этот период года жару
на Ямайке. Пробыв здесь несколько месяцев, она возвращалась домой, и просьба
предоставить ей место на борту «Ройял Мэри» была сразу же удовлетворена.
Лорд Джулиан обрадовался её появлению на корабле. До сих пор
путешествие было просто очень интересным, а сейчас приобретало даже некоторую
пикантность. Дело в том, что его светлость принадлежал к тем галантным
кавалерам, для которых существование, не украшенное присутствием женщины, было
просто жалким и бессмысленным прозябанием.
Мисс Арабелла Бишоп, прямая, искренняя, без малейшего
жеманства и с почти мальчишеской свободой движений, конечно, не была той
девушкой, на которой в лондонском свете остановились бы глаза разборчивого
лорда Уэйда, молодого человека лет двадцати восьми, выше среднего роста, но
казавшегося более высоким из-за своей худощавости. Длинное, бледное лицо его
светлости с чувственным ртом и тонкими чертами, обрамлённое локонами
золотистого парика, и светло-голубые глаза придавали ему какое-то мечтательное
или, точнее, меланхолическое выражение. Его изощрённый и тщательно
тренированный в таких вопросах вкус направлял его внимание к иным
девушкам — томным, беспомощным, но женственным. Очарование мисс Бишоп было
бесспорным. Однако оценить его мог только человек с добрым сердцем и острым
умом, а лорд Джулиан хотя совсем не был мужланом, но вместе с тем и не обладал
должной деликатностью. Говоря так, я вовсе не хочу, чтобы всё это было понято,
как какой-то намёк, компрометирующий его светлость.