— Он взял вас в плен, не так ли? И вместе с вами мисс
Бишоп?
— Вы знакомы с мисс Бишоп? — с удивлением
воскликнул лорд Уэйд.
Однако невежливый капитан, не обращая внимания на слова
лорда, низко склонился перед Арабеллой. К удивлению лорда, она не только не
ответила на его галантный поклон, но всем своим видом выразила презрение. Тогда
капитан повернулся к лорду Джулиану и с запозданием ответил на его вопрос.
— Когда-то я имел такую честь, — сказал он
хмуро, — но, оказывается, у мисс Бишоп очень короткая память.
Его губы исказила кривая улыбка, а в синих глазах под
чёрными бровями появилось выражение мучительной боли, и всё это так странно
сочеталось с иронией, прозвучавшей в его ответе. Но Арабелла Бишоп, заметив
только эту иронию, вспыхнула от негодования.
— Среди моих знакомых нет воров и пиратов, капитан
Блад! — отрезала она, а его светлость чуть не подскочил от неожиданности.
— Капитан Блад! — воскликнул он. — Вы капитан
Блад?
— Ну, а кто же ещё, по вашему мнению?
Блад задал свой вопрос устало, занятый совсем другими
мыслями. «Среди моих знакомых нет воров и пиратов…» Эта жестокая фраза
многократным эхом отдавалась в его мозгу.
Но лорд Джулиан не мог допустить, чтобы на него не обращали
внимания. Одной рукой он схватил Блада за рукав, а другой указал на удалявшуюся
фигуру дона Мигеля:
— Капитан Блад, вы в самом деле не собираетесь повесить
этого мерзавца?
— Почему я должен его повесить?
— Потому что он презренный пират, и я могу это
доказать.
— Да? — сказал Блад, и лорд Джулиан удивился, как
быстро поблёкло лицо и погасли глаза капитана Блада. — Я сам тоже
презренный пират и поэтому снисходителен к людям моего сорта. Пусть дон Мигель
гуляет на свободе.
Лорд Джулиан задыхался от возмущения:
— И это после того, что он сделал? После того, как он
потопил «Ройял Мэри»? После того, как он так жестоко обращался со мной… с
нами? — негодующе протестовал лорд Джулиан.
— Я не состою на службе Англии или какой-либо другой
страны, сэр. И меня совсем не волнуют оскорбления, наносимые её флагу.
Его светлость даже отшатнулся от того свирепого взгляда,
которым обжёг его капитан Блад. Но гнев ирландца угас так же быстро, как и
вспыхнул, и он уже спокойно добавил:
— Буду признателен, если вы проводите мисс Бишоп на мой
корабль. Прошу поторопиться — эту посудину мы сейчас потопим.
Он медленно повернулся, чтобы уйти, но лорд Джулиан задержал
его и, сдерживая своё возмущение, холодно произнёс:
— Капитан Блад, вы окончательно разочаровали меня. Я
надеялся, что вы сделаете блестящую карьеру!
— Убирайтесь к дьяволу! — бросил капитан Блад и,
повернувшись на каблуках, ушёл.
Глава 20
«Вор и пират»
На полуюте, под золотистым сиянием огромного кормового
фонаря, где ярко горели три лампы, расхаживал в одиночестве капитан Блад. На
корабле царила тишина. Обе палубы, тщательно вымытые швабрами, блистали
чистотой. Никаких следов боя уже нельзя было найти. Группа моряков, рассевшись
на корточках вокруг главного люка, сонно напевала какую-то мирную песенку.
Спокойствие и красота тропической ночи смягчили сердца этих грубых людей —
вахтенных левого борта. Они ожидали, что вот-вот пробьёт восемь склянок.
Капитан Блад не слышал песни; он вообще ничего не слышал,
кроме эха жестоких слов, заклеймивших его.
Вор и пират!
Одна из странных особенностей человеческой натуры состоит в
том, что человек, имеющий твёрдое представление о некоторых вещах, всё же
приходит в ужас, когда непосредственно убеждается, что его представление
соответствует действительности. Когда три года назад, на острове Тортуга, Блада
уговаривали встать на путь искателя приключений, он ещё тогда знал, какого
мнения будет о нём Арабелла Бишоп. Только твёрдая уверенность в том, что она
для него потеряна навсегда, ожесточила его душу, и, окончательно отчаявшись, он
избрал этот путь.
Блад не допускал даже мысли, что когда-либо встретит
Арабеллу, решив, что они разлучены навсегда. Постоянные думы об этом были
источником его мучений. И всё же, несмотря на его глубокое убеждение в том, что
эти мучения не могли бы вызвать у неё даже лёгкой жалости, он все эти бурные
годы носил в своём сердце её милый образ. Мысль о ней помогала ему сдерживать
не только себя, но и тех, кто за ним шёл. Никогда ещё за всю историю корсарства
пираты не подчинялись такой жёсткой дисциплине и никогда ещё ими не управляла
такая железная рука, никогда ещё так решительно не пресекались обычные грабежи
и насилия, как это было среди пиратов, плававших с капитаном Бладом. Как вы
помните, в соглашениях, которые он заключал, предусматривалось, что во всех
вопросах они обязаны были беспрекословно повиноваться своему капитану. И
поскольку счастье всегда ему сопутствовало, он и сумел ввести среди корсаров
невиданную дотоле дисциплину. Как смеялись бы над ним его пираты, если бы он
сказал им, что всё это делалось им из уважения к девушке, в которую он так
сентиментально был влюблён! Как злорадствовали бы они, если б узнали, что эта
девушка презрительно бросила ему в лицо: «Среди моих знакомых нет воров и
пиратов»!
Вор и пират!
Какими едкими были эти слова, как они жгли его!
Совершенно не разбираясь в сложных переживаниях женской
души, он даже и не подумал о том, почему она встретила его такими оскорблениями.
Почему она была так раздражена? Он не мог разобраться, да и не хотел
разбираться в этих естественных вопросах. Иначе ему пришлось бы сделать вывод,
что если вместо заслуженной им благодарности за освобождение её из плена она
выразила презрение, то это произошло потому, что она сама была чем-то
оскорблена и что оскорбление предшествовало благодарности и было связано с его
именем. Если бы он подумал обо всём этом, то светлый луч надежды мог бы озарить
его мрачное и зловещее отчаяние, он мог, наконец, понять, что только сильная
обида, нанесённая девушке, или даже горе, причиной которого был он сам, могли
вызвать такое презрение.
Так рассуждали бы вы. Но не так рассуждал капитан Блад.
Более того: в эту ночь он вообще не рассуждал. В его душе боролись два чувства:
святая любовь, которую он в продолжение всех этих лет питал к ней, и жгучая
ненависть, которая была сейчас в нём разбужена. Крайности сходятся и часто
сливаются так, что их трудно различить. И сегодня вечером любовь и ненависть
переплелись в его душе, превратившись в единую чудовищную страсть.
Вор и пират!
Вот кем она считала его без всяких оговорок, забыв о том,
что он был осуждён жестоко и несправедливо. Она ничего не знала об отчаянном
положении, в каком очутился он после бегства с острова Барбадос, и не считалась
с обстоятельствами, превратившими его в пирата. То, что он, будучи пиратом,
поступал не как пират, а как джентльмен, также не трогало её, и она не нашла у
себя в сердце никакого сострадания. Всего лишь двумя словами Арабелла вынесла ему
окончательный приговор. В её глазах он был только вор и пират.
