До Тристана не сразу дошел смысл ее слов. Наконец он все понял и, взяв ее за руку, спросил:
– А ты этого хочешь?
Крупные капли блестели на ее ресницах.
– Да, хочу, – ответила она. – Но я люблю его. По-прежнему.
Тристан осторожно усадил ее себе на колени, и Софи тут же прильнула к нему. Он гладил ее по волосам и сцеловывал слезы с ее щек – хоть и соленые, но такие же прекрасные, как и она сама.
Он знал: она любила Гарета, но любила и его, Тристана, поэтому он мог с этим смириться.
– Знаю, любимая, знаю… Я тоже его люблю.
– Я буду по нему скучать.
– И я тоже, Софи.
Она обняла его здоровой рукой и прошептала:
– Но, Тристан, именно тебя я хочу. Хочу так сильно, что с трудом выносила разлуку все это время. Я больше не смогу жить без тебя.
– А Гарет это знает?
– Да, знает. Именно поэтому я должна была поговорить с ним. Попрощаться.
Тристан прижал ее к себе, и его мужская плоть тотчас же отвердела. Почувствовав это, Софи со стоном пробормотала:
– Я была несправедлива к тебе, любимый. Не хотела ранить, но оттолкнула, потому что была сбита с толку и разрывалась между вами. Я не хотела обидеть и его. Люблю вас обоих, но… – Она осеклась.
– Но что? Говори же. – Он должен был это услышать. Хотя бы раз. Только сегодня. И больше он никогда не станет допытываться.
– Ты… ты половинка моей души, Тристан. Вместе мы с тобой единое целое. Именно с тобой я хочу провести всю жизнь. Не с Гаретом.
По щекам Софи снова покатились слезы, и он, целуя ее, слизывал их с лица любимой. А она еще крепче к нему прижалась и тихо прошептала:
– С тобой я самая счастливая на свете. Ты нужен мне, Тристан.
– А ты нужна мне, Софи, – пробормотал он. – Ты половинка моей души, и только с тобой я чувствую себя цельным.
Он обнимал ее, думая о них с Софи, о Гэри и о Миранде. Все они снова стали одной семьей, как и прежде. Но теперь все станет еще лучше, потому что Гарет был жив. Да, теперь они снова будут счастливы и даже станут еще счастливее, чем прежде.
Он поцеловал Софи в лоб и пробормотал:
– Я хочу тебя. Прямо сейчас.
Их руки встретились у подола ее платья, и оба подняли его повыше, обнажая колени. Тристан уложил Софи на траву. В этом месте их невозможно было увидеть из гостиницы и конюшни, потому что берег был довольно крутым. Но их мог увидеть тот, кто вышел на прогулку. Впрочем, Тристану было все равно и, судя по тому, с какой готовностью Софи подалась ему навстречу, ей – тоже.
Она расстегнула пуговицы у него на ширинке, стянула брюки с его бедер. Непокорный «петушок» вырвался из гнезда черных завитков, и Софи невольно облизнула губы в предвкушении наслаждения – словно при виде соблазнительной конфетки.
Тристан тихо застонал и, сунув руку ей под юбки, прошептал:
– Ты такая влажная, любовь моя. Совсем готова для меня.
– Так возьми же меня, – прошептала Софи со стоном.
В следующее мгновение они соединились, стали единым целым. Теперь Тристан точно знал, что больше никогда ее не отпустит.
Софи раз за разом приподнимала бедра, устремляясь ему навстречу, а он, глядя на нее с любовью и нежностью, шептал:
– Я хочу тебя, любимая, Боже, как же я тебя хочу.
Из горла Софи то и дело вырывались стоны, и она шептала в ответ:
– А я хочу тебя, Тристан, хочу, хочу, хочу…
Наконец оба вскрикнули, содрогнулись и прижались друг к другу в изнеможении. Сердца их при этом бились в унисон.
Через минуту-другую Софи посмотрела на Тристана сияющими глазами и, прижав ладонь к его сердцу, проговорила:
– Вот то, что я хочу, то, что всегда буду хотеть.
Он осторожно соскользнул с нее и лег рядом. И кажется, задремал. Прошло еще какое-то время, и Софи, шевельнувшись, пробормотала:
– Думаю, он уже уехал.
Тристан открыл глаза и уставился в пышное белое облако, лениво плывущее по небу.
– Ты слышала, как Гарет седлал коня? – спросил он с удивлением.
Они находились слишком далеко от конюшен и слишком близко к реке, так что могли слышать лишь тихое журчание воды и жужжание насекомых.
– Нет, но я чувствую, что он уехал, – ответила Софи.
Тристан провел ладонью по ее щеке. Слез у нее больше не было – только шелковистая кожа под его пальцами.
– В Лондон? – спросил он, заглянув ей в лицо.
Она улыбнулась и кивнула.
– Да, в Лондон. Домой. К нашим детям. К нашей семье.
