– Ну, все, – хихикнула в рукав Лариса, – сейчас нашего Пашу вышибут с работы именно за то, за что и взяли. За задумчивость и неспешность.
– С тобой все в порядке? – отеческим тоном осведомился шеф.
– Бывало и получше, – признался Павел. – Давайте без расспросов, Михал Михалыч. Со мной порядок, могу работать, могу… не работать.
– А мне плевать на личные переживания моих сотрудников, – заявил шеф. – Держи, – он выволок из сейфа кучу старых скоросшивателей, – все твое.
– Оцифровать? – мрачно пошутил Смолин.
– Упорядочить. Забудь про гражданку Комарову, ее дело переходит в другую плоскость и больше тебя не касается…
– Она нимфоманка, – предупредил Смолин. – Будьте осторожны.
– А я не гей, – отрезал шеф. – А ты ей не понравился – значит, стоит предположить, что вел себя в ее квартире достойно, невзирая на навязчивое домогательство. Твоя депрессия ведь не связана с гражданкой Комаровой?
– Боже упаси, шеф.
– Отлично. Иди работай. Здесь материалы, связанные с имущественным наследованием. Работа за год. МОЯ работа. Не волнуйся, ничего секретного или криминального. Материалы должны быть отсканированы и приведены в божеский вид.
– Я теперь ваша секретарша? – удивился Смолин. – А как же Клава?
– Клава стучит по «клаве», – отрезал Богоявленский. – На что-то более интеллектуальное она не способна. За остаток дня ты должен вникнуть в этот змеиный клубок, навести порядок и вечером доложить. С работы не уходишь, пока все не сделаешь.
Скрипя зубами, он тонул в делах. Ушел с работы в восемь, поехал домой. Альбины не было. Он позвонил ей на сотовый.
– Чем занимаешься?
– Волнуешься? – могильным тоном вымолвила Альбина. – Прости, дела. Сижу, гляжу в озера синие. Люди умирают, их ничем не остановить. Постараюсь вырваться часика через полтора.
Он поежился, представив эти «синие озера». Каждый день один и тот же триллер. «Покойники не умирают». Битый час он просидел в оцепенении, учась контролировать основные инстинкты, побрел на кухню исследовать содержимое холодильника. За этим нейтральным занятием его и застала Альбина. Он почувствовал изучающий взгляд в спину, резко повернулся, стиснув палку колбасы.
– Здравствуй, милый, – проворковала супруга. – Не утруждайся, если хочешь накормить меня ужином. Меня уже накормили. В итальянском ресторане «Ночи Сицилии».
– Ты встречалась с душеприказчиком убитого мафиозо, – догадался Павел.
– Убитого сына мафиозо, – поправила Альбина. – Парня убили за три тысячи. Даже не долларов. Кошмар, куда мы катимся. Полиция нашла убийцу. Отмороженный дружок не хотел отдавать карточный долг, нанял бомжа в своем дворе, кретин…
– Ты сытая, я уже понял, – вздохнул Смолин.
– Да, меня кормили паэльей с морепродуктами, поили «Слезой Христовой», а на десерт подавали бискотти, бриошь, испанские крендельки чурро и круассаны с вишневым конфитюром. А у тебя как?
– И у меня нормально, – пожал плечами Смолин. – Сейчас сварю себе макароны с колбасой и буду счастлив.
– Отлично, – кивнула Альбина. – Только не ешь никогда колбасу, купленную моей мамой. Судя по ее вкусу, корова не животное, а растение.
Он вырвался на пару часов в четверг. Летел на крыльях, игнорируя заторы и особенности отечественных дорог. Боялся, предчувствовал, радовался, как ребенок. А вдруг все будет не так? А вдруг опять этот кекс на джипе? Или квартира окажется пустой? Или дом снесли к чертовой матери…
Хлипкая лавочка у подъезда была занята. Две старушки обсуждали климатические прогнозы на ближайшие сезоны. Осень будет длинной, зима короткой, весна – ранней, морозной, начнется уже в декабре…
– Может, батареи заменят в доме, как ты думаешь, Никитична? – вопрошала иссохшая «Маврикьевна».
– Окстись, соседка. Скорее нас с тобой заменят. Сорок лет не меняли, а тут заменят? А чего ты спрашиваешь?
– Да мужчина несколько раз приезжал, странный такой, на черной машине, ходил по подъезду, вынюхивал чего-то. Я и спрашиваю: вы, мужчина, собственно, к кому? Из ЖЭКа, говорит, а у самого глаза презлые, и давай за батареи хвататься. Ничего не поняла. Но не вор, одет прилично, и машина опять же…
– Господи, всю ночь эта машина у подъезда стояла… Не из ЖЭКа он, Аркадьевна, приезжает он тут к кому-то. Живет тут кто-то на втором этаже, мы же не знаем, дальше первого не ходим. Я и сегодня его видела, приезжал, вот только не задержался…
Павел собрался притормозить, пообщаться с местными жителями, но резко передумал, отвернулся, зашагал к подъезду.
– А вот еще один, ты знаешь его, Никитична?
Он хлопнул дверью, кинулся наверх, задыхаясь от волнения – мимо изгаженных стен, расстрелянного спичками потолка… Она открыла – заспанная, щурилась, куталась в халат. Заулыбалась, повисла у него на шее. Ослабла пружина, он засмеялся, поцеловал ее в губы. Он наслаждался исходящим от нее запахом, чистым смехом, заводился от ее прикосновений, закипал, потел, как в жаркой пустыне.
– Я так боюсь… – бормотала она, обжигая его поцелуями.
– Не бойся, твой благоверный уехал, я точно знаю. Почему он ночевал в твоем доме? Я подслушал разговор старушек, они видели его машину…
– Глупенький, где же ему ночевать? Какой ни есть, а муж, глава и опора семьи…
И вновь по заведенной схеме. В минуту просветления он спохватился, время вышло, пора идти – тянуть лямку в своем мире. Казалось, он насытился этой женщиной. Она уснула, он выбрался из постели, торопливо покинул квартиру. Отъехал, встал, уткнувшись в местного полумертвого алкаша, форсирующего переправу. С чего он взял, что насытился? Разве можно ею насытиться? Четверть часа разлуки, он снова нервничал, чесался. Он должен был непременно ее увидеть. Нет, нельзя, хватит. Хорошего помаленьку. Езжай домой, – принялся он себя уговаривать. Завтра вернешься. Ты не разобрался ни с таблетками, ни с подозрительным «мужем» на черном «бумере»…
Остаток дня он был воплощением буддийского спокойствия. Ровен с коллегами, почтителен с шефом. Дома пожарил картошку, встретил Альбину во всеоружии – с широкой улыбкой, с полотенцем, наброшенным на руку. Помог раздеться, донести до кухни пакеты с полуфабрикатами. Рассказал анекдот про самую заботливую в мире девочку, у которой хомячок весит двадцать килограммов, – не имея в виду никого из присутствующих. После ужина проводил до телевизора, от телевизора в душ, из душа – в кровать. Он был безупречен и противен самому себе. Все дело испортила Альбина, отворачиваясь к стене после симпатичного домашнего секса.
– Ты просто душка, Паша. Я в восторге. Ты приложил массу стараний, чтобы сделать вид, будто ничего не происходит.
Пора кончать с этим безумием, – решил он в пятницу и никуда не поехал. Ломал себя через колено, весь день сгибался под тяжестью «медалей». В субботу понял, что терпеть невозможно, собрался, поехал. По поводу «корпоративного» пикника с коллегами так и не утрясли, Альбина по субботам работала (ведь смерть не стоит на месте). Давил на газ, сгорал от нетерпения, попал в объятия любимой женщины… и понял, что происходит неладное. Она причиняла ему боль, не чувствовала, что впивается в кожу ногтями, ее глаза были мутны и неподвижны, движения судорожны. Он оторвал ее от себя, глянул в глаза. Там стояла такая муть, что сделалось страшно. Обострение! – забил набат.
