— О! — со вздохом произнёс дон Педро. — Мои открытия могут
не ограничиться только этим.
Что-то в его тоне не понравилось дону Хайме. Большая голова
его заносчиво откинулась назад, брови нахмурились.
— Что вы имеете в виду? — вопросил он.
Дон Педро уловил мольбу в тёмном, влажном взгляде маленькой,
хрупкой женщины, стоявшей перед ним. Снисходя к этой мольбе, он рассмеялся и
сказал:
— Мне ещё, по-видимому, предстоит открыть, где ваше
превосходительство соблаговолит поместить меня на то время, пока я вынужден
пользоваться вашим гостеприимством. Если мне позволено будет сейчас удалиться…
Губернатор резко обернулся к донье Эрнанде:
— Вы слышали? Ваш родственник вынужден напомнить нам о наших
обязанностях по отношению к гостю. А вам даже в голову не пришло, что вы должны
позаботиться о нём.
— Но я же не знала… Мне никто не сказал, что у нас гость…
— Прекрасно. Теперь вы знаете. Обедать мы будем через
полчаса.
За обедом дон Хайме пребывал в преотличнейшем расположении
духа, иначе говоря, был попеременно то невероятно важен, то невероятно шумлив,
и стены столовой то и дело дрожали от его громового хохота.
Дон Педро почти не давал себе труда скрывать неприязнь к
нему. Он держался с ним всё более холодно и надменно и почти полностью перенёс
своё внимание на подвергавшуюся насмешкам супругу.
— У меня есть весточка для вас, — сообщил он ей, когда
подали десерт. — От кузена Родриго.
— Вот как? — язвительно заметил дон Хайме. — Она будет рада
получить от него весть. Моя супруга всегда проявляла необычайный интерес к
своему кузену Родриго, а он — к ней.
Донья Эрнанда вспыхнула, но не подняла глаз. Дон Педро
легко, непринуждённо тотчас пришёл ей на выручку.
— В нашей семье все привыкли проявлять интерес друг к другу.
Все, кто носит фамилию Кейрос, считают своим долгом заботиться друг о друге и
готовы в любую минуту этот долг исполнить. — Говоря это, дон Педро в упор
посмотрел на дона Хайме, как бы призывая губернатора получше вникнуть в скрытый
смысл его слов. — И это имеет прямое отношение к тому, о чём я собираюсь
поведать вам, кузина Эрнанда. Как я уже имел честь сообщить его
превосходительству, корабль, на котором мы с доном Родриго отплыли вместе из
Испании, подвергся нападению этого ужасного пирата капитана Блада и был
потоплен. Пираты захватили в плен нас обоих, однако мне посчастливилось бежать…
— Но вы не поведали нам, как вам это удалось, — прервал его
губернатор. — Вот теперь расскажите.
Однако дон Педро пренебрежительно махнул рукой.
— Это не столь уж интересно, и я не люблю говорить о себе —
мне становится скучно. Но если вы так настаиваете… Нет, как-нибудь в другой
раз. Сейчас я лучше расскажу вам о Родриго. Он узник капитана Блада. Но не
поддавайтесь чрезмерной тревоге.
Слова ободрения пришлись как нельзя более кстати. Донья
Эрнанда, слушавшая его затаив дыхание, смертельно побледнела.
— Не тревожьтесь. Родриго здоров, и жизни его ничто не
угрожает. Мне из личного опыта известно, что этот страшный человек, этот Блад,
не чужд понятия рыцарственности. Он человек чести, хотя и пират.
— Пират — человек чести? — Дон Хайме так и покатился со
смеху. — Вот это здорово, клянусь жизнью! Вы мастер говорить парадоксами, дон
Педро. А что скажете вы, Фрей Алонсо?
Тощий монах угодливо улыбнулся. Донья Эрнанда, побледневшая,
испуганная, терпеливо ждала, когда дон Педро сможет продолжать. Дон Педро сдвинул
брови.
— Парадокс не во мне, парадоксален сам капитан Блад. Этот
грабитель, этот сатана в облике человека никогда не проявляет бессмысленной
жестокости и всегда держит слово. Вот почему я повторяю, что вы можете не
опасаться за судьбу дона Родриго. Вопрос о его выкупе уже согласован между ним
и капитаном Бладом, и я взялся этот выкуп добыть. А пока что Родриго чувствует
себя совсем неплохо, с ним обращаются почтительно, и, пожалуй, можно даже
сказать, что у них с капитаном Бладом завязалось нечто вроде дружбы.
— Вот этому я охотно могу поверить, чёрт побери! — вскричал
губернатор, а донья Эрнанда со вздохом облегчения откинулась на спинку стула. —
Родриго всегда готов был водить дружбу с мошенниками. Верно, Эрнанда?
— На мой взгляд… — негодующе начала донья Эрнанда, но
внезапно умолкла и добавила другим тоном: — Я никогда этого не замечала.
— Вы никогда этого не замечали! А вы вообще когда-нибудь
что-нибудь замечали, позвольте вас спросить? Так-так, значит, Родриго ждёт
выкупа. Какой же назначен выкуп?
— Вы хотите внести свою долю? — обрадованно и уже почти
дружелюбно воскликнул дон Педро.
Губернатор подскочил так, словно его ужалили. Лицо его сразу
стало хмурым.
— Я? Нет, клянусь святой девой Марией! И не подумаю. Это
дело касается только семейства Кейрос.
Улыбка сбежала с лица дона Педро. Он вздохнул.
— Разумеется, разумеется! Тем не менее… Мне всё же думается,
что вы со своей стороны ещё внесёте кое-какую лепту.
— Напрасно вам это думается, — со смехом возразил дон Хайме,
— ибо вас постигнет горькое разочарование.
Обед закончился, все встали из-за стола и, как повелось в
часы полуденного зноя, разошлись по своим комнатам отдыхать.
Они встретились снова за ужином в той же комнате, уже в
приятной вечерней прохладе, при зажжённых свечах в тяжёлых серебряных
подсвечниках, привезённых из Испании.
Самодовольство губернатора, радость его по поводу полученной
им необычайно высокой награды не знали границ; весь свой послеобеденный отдых
он провёл в созерцании драгоценного ордена. Он был чрезвычайно весел, шутлив и
шумен, но и тут не обошёл донью Эрнанду своими насмешками. Вернее, именно её-то
он и избрал мишенью своих грубых шуток. Он высмеивал свою супругу на все лады и
призывал дона Педро и монаха посмеяться вместе с ним. Дон Педро, однако, не
смеялся. Он оставался странно серьёзен: пожалуй, даже в его взгляде,
устремлённом на бледное, страдальческое, трагически-терпеливое лицо доньи
Эрнанды, мелькало сочувствие.
В тяжёлом чёрном шёлковом платье, резко оттенявшем
ослепительную белизну её шеи и плеч, она казалась особенно стройной и хрупкой,
а гладко причёсанные, блестящие чёрные волосы подчёркивали бледность её нежного
лица. Она была похожа на изваяние из слоновой кости и чёрного дерева и казалась
дону Педро безжизненной, как изваяние, пока после ужина он не остался с ней
наедине в одной из оплетённых жасмином, овеваемых прохладным ночным бризом с
моря лоджий.
