— Если у нас маловато матросов, то вполне достаточно пушек и
полновесных ядер. Провести корабль через океан я, быть может, и не сумею, но
командовать этим кораблём, если придётся принять бой, безусловно, могу. Мне
преподал эту науку сам де Ритёр.
Это прославленное имя на мгновение согнало саркастическую
усмешку с лица Истерлинга.
— Ритёр?
— Да, я служил под его командованием несколько лет тому
назад.
Истерлинг был явно озадачен.
— А я ведь думал, что вы — корабельный врач.
— И врач тоже, — спокойно подтвердил ирландец.
Пират выразил своё удивление по этому поводу в нескольких
щедро сдобренных богохульствами восклицаниях. Но тут губернатор д'Ожерон нашёл
уместным положить конец визиту:
— Как видите, капитан Истерлинг, всё ясно, и говорить больше
не о чем.
По-видимому, всё действительно было ясно, и капитан
Истерлинг угрюмо откланялся. Однако, раздражённо шагая обратно к молу и ворча
себе под нос, он думал о том, что если говорить больше и не о чем, то
предпринять кое-что ещё можно. Уже привыкнув в воображении считать
величественный «Синко Льягас» своим, он отнюдь не был расположен отказаться от
обладания этим кораблём.
Губернатор д'Ожерон, со своей стороны, также, по-видимому,
считал, что к сказанному можно ещё кое-что добавить, и сделал это, когда
Истерлинг скрылся за дверью.
— Дурной и очень опасный человек Истерлинг, — заметил он. —
Советую вам, мосье Блад, учесть это.
Но Питер Блад отнёсся к предостережению довольно беспечно.
— Вы меня ничуть не удивили. Даже не зная, что этот человек
— пират, с первого взгляда видно, что он негодяй.
Лёгкое облачко досады затуманило на мгновение тонкие черты
губернатора Тортуги.
— О мосье Блад, флибустьер не обязательно должен быть
негодяем, и, право же, вам не стоит с чрезмерным высокомерием относиться к
профессии флибустьера. Среди них немало людей, которые сослужили хорошую службу
и вашей родине, и моей, ставя препоны алчному хищничеству Испании. А ведь,
собственно говоря, оно-то их и породило. Если бы не флибустьеры, Испания столь
же безраздельно, сколь и бесчеловечно хозяйничала бы в этих водах, где ни
Франция, ни Англия не могут держать своего флота. Не забудьте, что ваша страна
высоко оценила заслуги Генри Моргана, почтив его рыцарским званием и назначив
губернатором Ямайки. А он был ещё более грозным пиратом, чем ваш сэр Френсис
Дрейк, или Хоукинс, или Фробишер и все прочие, чью память у вас на родине чтят
до сих пор.
И вслед за этим губернатор д'Ожерон, извлекавший очень
значительные доходы в виде морской пошлины со всех награбленных ценностей,
попадавших в гавань Тортуги, в самых торжественных выражениях посоветовал
мистеру Бладу пойти по стопам вышеупомянутых героев. Питер Блад, бездомный
изгнанник, объявленный вне закона, обладал прекрасным судном и небольшой, но
весьма способной командой, и господин д'Ожерон не сомневался, что при
недюжинных способностях мистера Блада его ждут большие успехи, если он вступит
в «береговое братство» флибустьеров.
У самого Питера Блада также не было на этот счёт никаких
сомнений; тем не менее он не склонялся к такой мысли. И, возможно, никогда бы и
не пришёл к ней, сколько бы ни пытались склонить его к этому большинство его
приверженцев, не случись тех событий, которые вскоре последовали.
Среди этих приверженцев наибольшую настойчивость проявляли
Питт, Хагторп и гигант Волверстон, потерявший глаз в бою при Сегморе. Бладу,
конечно, легко мечтать о возвращении в Европу, толковали они. У него в руках
хорошая, спокойная профессия врача, и он всегда заработает себе на жизнь и во
Франции и в Нидерландах. Ну, а они — моряки и ничего другого, кроме
мореходства, не знают. Да и Дайк, который до того, как погрузиться в политику и
примкнуть к бунтовщикам, служил младшим офицером в английском военном флоте,
держался примерно того же мнения, а Огл, канонир, требовал, чтобы какой-нибудь
бог, или чёрт, или сам Блад сказали ему, есть ли во всём британском
адмиралтействе такой дурак, что решится доверить пушку человеку, сражавшемуся
под знамёнами Монмута.
Было ясно, что у Питера Блада оставался только один выход —
распрощаться с этими людьми, с которыми сроднили его перенесённые вместе
опасности и невзгоды. Именно в этот критический момент судьбе и было угодно
избрать своим орудием капитана Истерлинга и поставить его на пути Питера Блада.
Три дня спустя после свидания с Бладом в доме губернатора
капитан Истерлинг подплыл утром в небольшой шлюпке к «Синко Льягас» и поднялся
на борт. Грозно шагая по палубе, он поглядывал своими острыми тёмными глазками
по сторонам. Он увидел, что «Синко Льягас» не только отменно построенный
корабль, но и содержится в образцовом порядке. Палубы были надраены, такелаж в
безупречном состоянии, каждый предмет находился на положенном месте. Мушкеты
стояли в козлах возле грот-мачты, и все медные части и крышки портов
ослепительно сверкали в лучах солнца, отливая золотом. Как видно, эти беглые
каторжники, из которых Блад сколотил свою команду, были не такими уж рохлями.
А вот и сам Питер Блад собственной персоной — весь в чёрном
с серебром, что твой испанский гранд; он снимает свою чёрную шляпу с
тёмно-красным плюмажем и отвешивает такой низкий поклон, что локоны его чёрного
парика, раскачиваясь из стороны в сторону, как уши спаниеля, почти закрывают
ему лицо. Рядом с ним стоит Натаниэль Хагторп, очень приятный с виду господин,
примерно такого же возраста, как сам Блад; у него чисто выбритое лицо и
спокойный взгляд благовоспитанного человека. Позади них — ещё трое: Джереми
Питт, молодой, светловолосый шкипер из Сомерсетшира; коренастый здоровяк
Николас Дайк, младший офицер морского флота, служивший королю Якову, когда тот
был ещё герцогом Йоркским, и гигант Волверстон.
Все эти господа отнюдь не походят на оборванцев, какими
поспешно нарисовало их себе воображение Истерлинга. Даже дородный Волверстон
облёк свои могучие мышцы для такого торжественного случая в испанскую мишуру.
Представив их своему гостю, Питер Блад пригласил капитана
«Бонавентуры» в капитанскую каюту, огромные размеры и богатое убранство которой
превосходили всё, что Истерлингу приходилось когда-либо видеть на судах.
Негр-слуга в белой куртке — юноша, взятый в услужение на
корабль с Тортуги, — подал, помимо обычных рома, сахара и свежих лимонов, ещё
бутылку золотистого канарского вина из старых запасов судна, и Питер Блад
радушно предложил непрошеному гостю отведать его.
Помня предостережение губернатора д'Ожерона, Питер Блад
почёл за лучшее принять опасного гостя со всей возможной учтивостью,
рассчитывая отчасти на то, что, почувствовав себя свободно, Истерлинг, быть
может, скорее раскроет свои коварные замыслы.
