Это вызвало насмешки окружающих, что чрезвычайно
раздосадовало Блада, и, обратясь к дону Жуану, он попросил его объяснить этим
захмелевшим и не в меру развеселившимся господам, что он-то, сам по крайней
мере, вполне трезв. Эти свои протесты он излагал всё более и более косноязычно.
Когда Верагуас заметил капитану Бладу, что он пьян, Блад
пришёл в ярость и напомнил всем присутствующим, что он как-никак ирландец, а
следовательно, принадлежит к нации великих выпивох. Он берётся перепить любого
моряка на всём пространстве Карибского моря, заявил Блад. Продолжая куражиться,
он потребовал, чтобы подали ещё вина, дабы он мог доказать им это на деле,
выпил бокал и внезапно замолчал. Отяжелевшие веки его опустились, тело обмякло,
и, к шумному удовольствию всех бражников, этот бахвал свалился со стула и
остался лежать на полу, не делая ни малейших попыток подняться.
Верагуас презрительно и грубо пихнул его ногой. Капитан Блад
не подавал признаков жизни. Он лежал неподвижный, как бревно, и вскоре раздался
оглушительный храп.
Дон Жуан порывисто поднялся из-за стола.
— Отнесите этого болвана в постель. И вы все убирайтесь
тоже. Все пошли вон.
Бесчувственного дона Педро со смехом и не слишком деликатно
оттащили в его каюту. Развязав его шейный платок, чтобы он не задохнулся,
офицеры ушли и притворили за собой дверь, после чего, подчиняясь снова
повторённому приказу командира убираться ко всем чертям, с грохотом полезли
вверх по трапу, и дон Жуан запер за ними дверь своей каюты.
Оставшись один, он медленно подошёл к столу и постоял с
минуту, прислушиваясь к оживлённым голосам и нетвёрдым шагам офицеров. Потом
взял свой до половины наполненный бокал и выпил. Поставив бокал на место, он не
спеша вытащил из кармана ключ от каюты, в которой была заперта пленница. Он
направился к двери, вставил ключ в замочную скважину и повернул его. Но прежде
чем он успел отворить дверь, какой-то шорох за спиной заставил его оглянуться.
Пьяный гость стоял в дверях своей каюты, прислонившись к
переборке. Одежда его была в беспорядке, глаза смотрели тупо, он едва держался
на ногах, и казалось, при малейшем крене судна того и гляди рухнет на пол. Он
сделал гримасу, словно его тошнило, и прищёлкнул языком.
— К… который час? — задал он идиотский вопрос.
Напряжённо-сердитый взгляд дона Жуана смягчился. Он даже
улыбнулся, хотя и чуточку нетерпеливо.
Пьяный гость продолжал лепетать:
— Я… я… я что-то не помню… — Он умолк. Потом качнулся
вперёд. Тысяча чертей! Я… я хочу пить!
— Ступайте в постель! В постель! — крикнул дон Жуан.
— В постель? Да, да… разумеется, в постель. Куда же ещё…
Верно? Но сначала… стакан вина.
Он двинулся к столу, покачнулся, увлечённый вперёд
собственной тяжестью, и, чтобы не упасть, упёрся руками в стол как раз напротив
испанца, который смотрел на него злобно и презрительно. Капитан Блад взял бокал
и тяжёлый серебряный, инкрустированный эмалью кувшин с длинным горлышком и
двумя ручками, напоминавший по форме амфору, налил себе вина и выпил. Ставя
бокал на стол, он опять покачнулся, и правая его рука, ища опоры, опустилась на
горлышко серебряного кувшина.
Быть может, дон Жуан, нетерпеливо и высокомерно наблюдавший
за ним, успел в какую-то долю секунды уловить холодный, жёсткий блеск
светло-синих глаз под тёмными бровями, только что глядевших бессмысленно и
тупо. Но в следующее мгновение, прежде чем сознание успело осмыслить то, что
запечатлел взгляд, серебряный кувшин со страшной силой обрушился на голову
капитана «Эстремадуры».
Капитан Блад, всё опьянение которого как рукой сняло, быстро
обошёл вокруг стола и опустился на одно колено возле поверженного им человека.
Дон Жуан лежал недвижим на пёстром восточном ковре; его красивое лицо
помертвело, из раны на лбу сочилась струйка крови. Капитан Блад созерцал дело
своих рук, не испытывая ни сожаления, ни раскаяния. Ведь не за себя страшился
он, нанося испанцу внезапный удар, которого тот не ждал, — он поступил так из
страха за беспомощную женщину. Из-за неё он не мог рисковать, не мог позволить
дону Жуану поднять тревогу, что тот наверняка сделал бы, предложи ему Блад
встретиться в честном поединке. Нет, этот жестокий, распутный повеса не
заслуживал лучшей участи.
Капитан Блад наклонился над безжизненным телом испанца,
просунул руки ему под мышки и подтащил к открытому кормовому окну, за которым
плыла тёплая, бархатистая тропическая ночь. Подняв дона Жуана на руки, словно
ребёнка, он встал вместе со своей ношей на крышку ларя и, наклонившись, резким
рывком бросил тело за борт. Ухватившись за пиллерс, он далеко перегнулся вперёд
и проследил глазами падение тела.
Негромкий всплеск заглушило журчание волн в кильватере
корабля. Когда тело коснулось фосфоресцирующей поверхности моря, его силуэт на
какой-то миг резко очерченным тёмным пятном лёг на сверкающую воду. Затем
пенистые кильватерные струи сомкнулись, фосфоресцирующие пузыри поднялись на
поверхность и лопнули, и море за кормой приняло прежний вид.
Капитан Блад всё ещё стоял, наклонившись вперёд и глядя на
воду, словно стремясь проникнуть взглядом в глубину, когда позади него раздался
голос, заставивший его вздрогнуть. Он выпрямился и насторожился, но не
обернулся. Вернее, он уже хотел обернуться, но замер, держась левой рукой за
пиллерс, по-прежнему стоя спиной к каюте.
Он услышал голос женщины, и голос этот звучал нежно, мягко,
призывно:
— Жуан, Жуан! Где же ты? Что ты там делаешь? Я жду тебя,
Жуан! Слова эти были произнесены по-французски.
Изумление капитана Блада сменилось раздумьем. Он стоял не
двигаясь, выжидая, стараясь понять, что произошло. Женщина заговорила снова,
более настойчиво на этот раз:
— Жуан! Ты слышишь меня, Жуан?
Капитан Блад обернулся и увидел, что она стоит на пороге
своей каюты: высокая, очень красивая женщина лет двадцати пяти; распущенные
золотистые волосы пышным плащом окутывали её полуобнажённые плечи. Воображению
капитана Блада эта женщина рисовалась объятой ужасом, беспомощно скорчившейся
на полу в углу каюты, быть может, связанной по рукам и ногам. Его рыцарственная
натура не вынесла этой душераздирающей картины, и он совершил то, чему мы были
свидетелями. А теперь несчастная пленница появилась перед ним, свободно, по
собственной воле перешагнув порог каюты, и призывала к себе дона Жуана так, как
призывают только возлюбленного.
Капитан Блад оцепенел от ужаса. От ужаса при мысли о том,
что́ он содеял, какую чудовищную ошибку совершил, поспешив в своём
донкихотском угаре сыграть роль провидения и убив человека.
А затем мысли капитана Блада обратились к женщине, чья душа
неожиданно раскрылась перед ним, и ужас, ещё более глубокий, заглушил все
остальные чувства. Этот страшный набег на Бассетерре был организован только для
того, чтобы под его прикрытием совершилось похищение этой женщины, и, быть
может, она даже была всему зачинщицей. Да и самое это насильственное похищение
было лишь отвратительной комедией, которую она разыграла — разыграла на фоне
пожаров, убийств и насилий, оставаясь при этом столь бездушно жестокой, что
спокойно могла теперь ворковать подобно голубке, нежно призывающей к себе
голубка!
