Француз мрачно кивнул, и Истерлинг зарычал снова.
— Мы тут, чёрт побери, не дети малые. И собрались не в
игрушки играть, а договариваться о деле, и вы уйдёте отсюда не раньше, чем мы
договоримся, будь я проклят.
— Или не договоримся, как легко может случиться, — спокойно
проронил капитан Блад. Нетрудно было заметить, что всю его нерешительность уже
как рукой сняло.
— Как это — не договоримся? Какого дьявола, что это ещё
значит? — Истерлинг вскочил на ноги, всем своим видом изображая величайшую
ярость, которая Питеру Бладу показалась несколько напускной — словно некий
дополнительный штрих разыгравшейся здесь комедии.
— Я имею в виду самую простую вещь: мы можем и не
договориться. — По-видимому, Блад решил, что пришло время заставить пиратов
раскрыть свои карты. — Если мы с вами не придём к соглашению, что ж, значит, с
этим покончено.
— Ого! Покончено, вот как? Нет, пусть меня повесят! На этом
не кончится, а, пожалуй, только начнётся.
— Это я и предполагал. Что же именно начнётся, не угодно ли
вам будет пояснить, капитан Истерлинг?
— В самом деле, капитан! — вскричал Жуанвиль. — Что вы
имеете в виду?
— Что я имею в виду? — Капитан Истерлинг воззрился на
француза. Казалось, он был вне себя от бешенства. — Что? — повторил он. — А вот
что, послушайте, мусью. Этот докторишка Блад, этот беглый каторжник, хотел
выпытать у меня тайну моргановского клада и нарочно притворился, будто решил
войти со мной в долю. А теперь, когда всё выпытал, начинает, как видите,
отвиливать, бьёт отбой. Теперь уж он вроде как и не хочет входить с нами в
долю. Он хочет пойти на попятный. Мне думается, вам, мусью Жуанвиль, должно быть
ясно, почему он хочет пойти на попятный, и нетрудно догадаться, почему я не
могу этого допустить.
— Какое жалкое измышление! — насмешливо произнёс Блад. — Что
за тайна мне открыта, помимо пустых россказней о каком-то где-то зарытом кладе?
— Нет, не «где-то», а вы знаете где. Я свалял дурака, всё
вам открыл.
Блад искренне расхохотался, чем даже напугал своих
товарищей, которые теперь уже ясно видели, что дело принимает для них худой
оборот.
— Ну да, где-то на Дарьенском перешейке! Весьма точный адрес,
клянусь честью! При наличии таких сведений мне остаётся только отправиться
прямо на место и забрать клад себе! А что касается всего остального, то я прошу
вас, мосье Жуанвиль, обратить внимание на то, что «отвиливать» здесь начал
вовсе не я. Я ещё мог бы заключить сделку с капитаном Истерлингом, если бы, как
было мною предложено с самого начала, нам гарантировали одну пятую добычи. Но
теперь, после того как все мои подозрения подтвердились, я не намерен вести с
ним никаких дел даже за половину всего его сокровища, если предположить, что
оно действительно существует, чего я лично не допускаю.
При этих словах пираты, словно по команде, повскакали с
мест, готовые к драке. Поднялся дикий шум, но Истерлинг, взмахнув рукой,
заставил всех приумолкнуть. Когда шум стих, раздался тоненький голосок мосье
Жуанвиля:
— Вы на редкость неблагоразумный человек, капитан Блад.
— Всё может быть, всё может быть, — беспечно сказал Блад. —
Поживём увидим. Последнее слово ещё не сказано.
— Ну, значит, пора его сказать, — возвестил Истерлинг; он
внезапно стал зловеще спокоен. — Я хотел предупредить вас, что раз вам известен
наш секрет, вы не уйдёте с этого судна, пока не подпишете соглашения. Но какие
уж тут предупреждения, когда вы открыто показали нам свои намерения.
Не вставая из-за стола, капитан Блад поднял глаза на грузную
фигуру капитана «Бонавентуры», стоявшего в угрожающей позе, и трое его
помощников с «Синко Льягас» заметили с недоумением и тревогой, что он
улыбается. Сначала он был необычайно нерешителен и робок, а теперь вёл себя так
непринуждённо, так вызывающе! Понять его поведение было невозможно. Он молчал,
и заговорил Хагторп:
— Что вы хотите этим сказать, капитан Истерлинг? Каковы ваши
намерения?
— А вот каковы: заковать всех вас в кандалы и бросить в
трюм, где вы не сможете никому причинить вреда.
— Помилуй бог, сэр… — начал было Хагторп, но тут его прервал
спокойный, ясный голос капитана Блада:
— И вы, мосье Жуанвиль, допустите такой произвол, не выразив
со своей стороны протеста?
Жуанвиль развёл руками, выпятив нижнюю губу, и пожал
плечами.
— Вы сами прямо напрашивались на это, капитан Блад.
— Так, вот, значит, для чего вы присутствуете здесь — чтобы
сделать соответствующее сообщение мосье д'Ожерону? Ну, ну! — И Блад рассмеялся
не без горечи.
И тут внезапно полуденную тишину нарушил гром орудийного
выстрела, заставивший вздрогнуть всех. Испуганно закричали всполошившиеся
чайки, все с недоумением посмотрели друг на друга, и в наступившей затем тишине
прозвучал вопрос Истерлинга, обращённый с тревогой неизвестно к кому:
— Это что ещё за дьявольщина?!
Ответил ему капитан Блад, и при том самым любезным тоном:
— Пусть это не тревожит вас, дорогой капитан. Прогремел
всего-навсего салют в вашу честь. Его произвёл Огл, весьма искусный канонир, с
«Синко Льягас». Я, кажется, уже сообщал вам о нём? — И Блад обвёл
вопросительным взглядом всю компанию.
— Салют? — повторил, как эхо, Истерлинг. — Чума и ад! Какой
ещё салют?
— Обыкновенная вежливость — напоминание нам и
предостережение вам. Напоминание нам о том, что мы уже целый час отнимаем у вас
время и не должны долее злоупотреблять вашим гостеприимством. — Капитан Блад
поднялся на ноги и выпрямился во весь рост, непринуждённый и элегантный в своём
чёрном с серебром испанском костюме. — Разрешите пожелать вам, капитан,
провести остаток дня столь же приятно.
Побагровев от ярости, Истерлинг выхватил из-за пояса пистолет.
— Ты не сойдёшь с этого корабля, фигляр несчастный,
скоморох!
Но капитан Блад продолжал улыбаться.
— Клянусь, это будет весьма прискорбно для корабля и для
всех, кто находится на его борту, включая нашего бесхитростного мосье Жуанвиля,
который, кажется, и в самом деле верит, что вы выплатите ему обещанную долю
вашего призрачного сокровища, если он будет лжесвидетельствовать перед
губернатором, дабы очернить меня и оправдать захват вами моего корабля. Как
видите, я ничуть не обольщаюсь на ваш счёт, мой дорогой капитан. Вы слишком
простоваты для негодяя.
Размахивая пистолетом, Истерлинг изрыгал проклятия и угрозы.
Однако он не пускал оружия в ход — какое-то смутное беспокойство удерживало его
руку: слишком уж хладнокровно насмешлив был капитан Блад.
