Парень сейчас же повернулся, в глазах его отразилось изумление, сменившееся растерянностью, а затем явным испугом. Он проворно вскочил, на ходу скинув наушники, и, ухватив довольно тяжелый крутящийся стул, поднял его над головой, проговорив хрипло:
– Только попробуй подойди – пришибу так, что мало не покажется!
Гуров улыбнулся. Перед ним стоял парнишка весьма щуплого вида, на вид не старше двадцати лет. Против широкоплечего, атлетичного Гурова он смотрелся несколько мелковато, и сыщик никак не мог подумать, что тот может причинить ему серьезный вред.
– Ну зачем же так? – проговорил полковник. – Ты опусти стул-то, опусти, а то рука моментально затечет. Ты прости, я тебя напугал немного, но ведь ты сам меня впустил!
– Я думал, это Юрка, – нерешительно пробормотал парень, не торопясь, однако, опускать стул.
– Я пришел по поводу Семена Абрамова. Он тебе кем приходился?
– Это мой отчим, – проговорил парень уже смелее.
– Понятно. А мама твоя где?
Поколебавшись, парнишка сказал:
– Она в санаторий уехала, сразу после похорон.
Гуров немного помолчал, обдумывая ситуацию. Конечно, он куда больше надеялся на разговор с вдовой, но за ее отсутствием можно было довольствоваться хотя бы беседой с пасынком Абрамова. Кстати, возможно, он будет даже более объективным в своих оценках ситуации и характеров.
– Меня зовут Лев Иванович, я полковник МВД, – Гуров достал свое удостоверение. – Так что бояться меня не стоит. Но если у тебя есть какие-то опасения, входную дверь лучше все-таки закрыть. Я не знаю, как она запирается.
Парень немного подумал, потом поставил стул на место, быстро прошел в прихожую, откуда Гуров услышал звук поворачиваемого замка. Потом он вернулся и показал Гурову на кресло.
– Ну, тогда садитесь. Хотя я не понимаю, о чем со мной беседовать.
– Но ведь твой отчим погиб, так? – усаживаясь, уточнил Гуров.
Кресло было очень мягким, и он практически утонул в нем. Полковник не любил подобную мебель, он предпочитал жесткие сиденья, и даже в своем кабинете у него был персональный стул, сидеть на котором строго-настрого запрещалось всем остальным сотрудникам. Генерал-лейтенант Орлов, зная об этой слабости своего подчиненного, тоже держал у себя на этот случай стул с жесткими сиденьем и спинкой – Петр Николаевич действительно был добрым и заботливым человеком. По крайней мере, к тем, к кому питал теплые чувства. А Гуров не зря считался его любимчиком.
Крячко, тоже отлично осведомленный о пристрастиях своего друга, не проявлял такую теплоту и при всяком удобном случае старался подшутить над ним. Он частенько то подкладывал на гуровский стул кнопки, то мазал его клеем, то брызгал какой-то пахучей женской парфюмерией, неизвестно где позаимствованной. Гуров не оставался в долгу и периодически мстил Крячко за его каверзы. В последнее время, правда, Станислав несколько утихомирился, после того как в управление заехал главный прокурор города и, дожидаясь Гурова, присел в кабинете на тот самый пресловутый стул, на который Крячко уже успел прилепить ядовито-розовую жвачку. Сам Станислав в этот момент как раз вышел на минутку из кабинета, чтобы поторопить Гурова, который застрял у Орлова, и не видел этого момента. Вернувшись, Станислав увидел прокурора, стоявшего в центре кабинета с откинутой назад головой и яростно растиравшего свои светлые брюки от нового костюма. Монолог при этом прокурор вел весьма далекий от светского, подобные выражения в этом кабинете чаще позволяли себе люди, находящиеся по другую сторону от прокурорской.
Станислав проявил гигантскую выдержку, ни одним жестом, ни взглядом не выдав, что имеет самое прямое отношение к этой проделке. Он сокрушенно принялся костерить малолетнего правонарушителя, которого якобы только что допрашивал в кабинете, свалив тем самым вину на него. Никакого нарушителя, конечно, не существовало и в помине, но Станиславу очень не хотелось портить отношения с прокурором, который и так точил на Крячко зубы за то, что в переданных им в прокуратуру документах обычно нельзя было разобрать ни слова – Станислав не дружил с каллиграфией. И прокурору обычно приходилось напрягать всю сообразительность и даже фантазию, чтобы разобрать, что такое там накарябано.
Крячко также предпринял все возможные попытки помочь незадачливому прокурору, достав из ящика стола вату и флакончик спирта. Совместными усилиями им удалось отшкрябать жвачку, однако на том месте, где она прилипла, осталось грязное серо-розовое пятно. Крячко заявил, что такие пятна отлично удаляются, если прогладить брюки через слой папиросной бумаги. Неизвестно, воспользовался ли прокурор предложенным советом, но в белых брюках его больше в управлении не видели. Равно как и испорченного стула, который был просто выброшен.
Гуров, узнав об этой истории, смерил Крячко насмешливым и многозначительным взглядом, однако комментировать ничего не стал. И лишь когда наступил день получения зарплаты, высказал пожелание получить ее и за Станислава. Обрадованный Крячко, который терпеть не мог стоять в очереди, радостно согласился, а когда пересчитал полученную сумму, оказалось, что в ней не хватает тысячи рублей. А за гуровским столом появился новенький стул. Такой же жесткий, как и предыдущий.
Так что сейчас, утопая в кресле Абрамова, Гуров чувствовал себя не очень привычно и комфортно, но решил не обращать внимания на такие мелочи.
– Тебя как звать-то? – обратился он к пареньку.
– Пашка… Павел, – поправился тот. – Павел Колесов.
– То есть ты не носишь фамилию отчима?
– С какой это стати? – встал в позу Павел. – У меня свой отец есть!
Гуров понимающе кивнул и спросил будто между делом:
– А твой родной отец жив-здоров?
– Конечно! – тут же ответил Павел. – Правда, мы с ним нечасто видимся. У него, – он слегка замялся, – небольшие временные трудности. Но Абрамов мне вообще никто.
Гуров пристально посмотрел на парня.
– Я вижу, ты не очень любил своего отчима? – полюбопытствовал он.
– А с чего мне его любить? – с вызовом пожал тот плечами. – Это вон мать его любила!
«Видимо, говорит сыновняя ревность, – подумал Гуров. – Интересно, сколько ему было лет, когда мать вышла замуж за Абрамова?»
Возможно, эти сведения и не имели прямого отношения к раскрытию дела, возможно также, не имели вообще никакого, но Гуров отлично знал, что именно такие моменты, жизненные нюансы позволяют лучше найти общий язык с собеседником. Работа со свидетелем – один из важнейших методов в оперативной работе. Поэтому он терпеливо продолжал:
– А с твоей мамой они хорошо жили?
– Нормально! – снова пожал плечами Павел. – Мать вообще, когда он погиб, чуть с ума не сошла! Я уж боялся, что она свихнется, и даже обрадовался, когда она в санаторий уехала.
– Она уехала в санаторий, а в какой? – спросил Гуров.
