– Примерь, что тебе, трудно, что ли, –
подбадривает папа, выложивший энную сумму денег за конкретное дерьмо.
– Ах, какая ты у нас красавица, – неуверенно
лепечет мама, театрально отступая на шаг.
Это ее цвет и ее фасон. Разве что размер мой. Но носить эту
гадость я не стану ни за какие коврижки. На такие случаи Бог специально
придумал младших братьев. Которых ради такого случая можно и покормить. А потом
никакая стиралка не спасет.
Иногда мне кажется, что маме противопоказано иметь детей.
Она просто не понимает, как с ними обращаться. Нет, она, конечно, в курсе, с
какой стороны кормить, а откуда ожидать отходов производства. Но в остальном
полный вакуум.
Временами я специально надеваю на себя купленные мамой
гламурненькие шмотки, чтоб почувствовать себя полностью несчастной. Веселенькое
платье и несчастная я в нем. Идешь по улице, мучаясь от несоответствия себя и
одежды для пластмассовой Барби. Ощущения более тонкие, чем от обычного скандала
с учителями.
Потом мне эта затея показалась глупой, и я стала
придерживаться выбранного стиля. Без перебора, но чтоб сразу было ясно, кто
есть кто. У меня есть тайна. Она касается и одежды в том числе. Я считаю, что,
пока есть эмо, которые своим видом шокируют обывателей, в мире не все потеряно.
Я тоже своей внешностью вношу посильный вклад в спасение человечества от
высыхания души. Ведь когда нет эмоций, нет ничего. Взять, к примеру, веру.
Любую. Кто похвастает, что лично видел Бога? Про Бога знать нельзя, его можно
только почувствовать. И он точно в курсе, когда человек горюет или радуется.
Если он не прикидывается, как некоторые. Наверное, я должна стать верующей.
Только вот незадача. Никак не могу стать религиозной. Вера – это здорово, это
по‑настоящему. А религия – это куча правил и тоска зеленая, как в школе.
– Бог все видит, – угрожала моя бабушка.
Вот пусть полюбуется, как надо мной все издеваются. Хотя он
хороший, вон сколько всего наприду‑мывал. Главное, чтоб он нас не
разлюбил за всякие плохие поступки. Я даже не курю и не выпиваю.
Я пока даже сексом не занималась. Жду. Как только
почувствую, что вот моя самая настоящая любовь, тогда можно. А просто так что‑то
не охота.
* * *
Какой‑то прилизанный молодой вьюноша, породы офисных
клерков, притаранил мне огромную картонную коробку от Аль. «Получите‑распишитесь».
Приветливость лица дисгармонировала с усталыми интонациями. Знаю я таких, вечно
усталых, словно замученных нелегкой судьбой. Как только устроятся на престижную
работу, так сразу цепляют маску недооцененного труженика. А сами только и ждут
удобного случая, чтоб забраться на ступеньку повыше.
– Это что у нас тут такое? – зевая во весь рот,
спросила мама. – Новый год вроде как прошел.
Я раскрыла створки коробки и заглянула вовнутрь.
«Носи и радуйся. Аль».
– Какое божественное платье, – мама проснулась
окончательно.
Я стояла, держа в руках упакованное в прозрачный полиэтилен
длинное резедовое чудо на симпатичной вешалке.
– Примерь!
Нежная материя струилась по моему голому телу. Вызывая
бездну эмоций. Самой яркой из которых было «Вау!».
– Туфли! Оно без каблука не смотрится!
– Они не моего размера.
– Сейчас принесу свои.
Пока она копалась в кладовке, грохоча вываливающейся обувью,
я открыла первую попавшуюся коробку и сунула ноги в изящные лодочки на размер
больше.
– Ты себя видела? – взбудораженная мама потащила
меня за руку в свою спальню, где было единственное в квартире огромное зеркало.
– Ого! – Папа высунул лицо из‑под
одеяла. – Какое прекрасное пробуждение. Фея, вы исполняете желания? Мне
срочно надо новую машину и чемодан денег. И очки, чтоб получше тебя
рассмотреть.
Какая я, оказывается, красивая. Но в одном Аль ошиблась.
Невеста, завидя свидетельницу в таком платье, немедленно выцарапает ей глаза. А
жених раздумает расписываться под приговором.
Тонкие лямочки плавно переходили в просторное декольте.
Обнаженная спина требовала смелой осанки. Все что надо, подчеркивалось, все что
стоит показать, было открыто, а при движении ткань начинала играть продуманными
складками. Отчего идти было почти весело.
– Митька! Беги сюда! Стася стала принцессой! Заспанный
Митька проковылял к нам, добрался до кровати и юркнул к папе под одеяло.
– Спит, – довольным голосом сообщил папа.
– Надо тебя сфотографировать! – Несмотря на мои
протесты мама уже ринулась за фотоаппаратом.
– Я же ненакрашенная! Я же непричесанная!
– Вот. Замри! Теперь у тебя будет снимок, который хоть
в журнал посылай!
– Стася жениться будет? – невнятно пробурчал
Митька, высовывая мордочку рядом с папиным лицом.
– Замуж выходить! Тьфу. Что ты несешь? Она, наверное, в
этом платье сможет пойти на выпускной.
– Да вы что, сговорились, что ли? – Довольная
улыбка не сходила с моего лица, когда я шла переодеваться.
Туфли никому не отдам. Если нога больше не вырастет, я все
равно придумаю, как приноровиться их носить.
Сзади юбка была хитро собрана под пряжку, а подол
действительно заканчивался шлейфом.
– Хвост подрежем, а то на него непременно кто‑то
наступит, – прокричала мне вслед мама.
– Себе отрежь, – тихо прошептала я.
По случаю воскресенья я вволю порылась в коробке. Разложила
на одеяле коллекцию украшений.
Налюбовалась ими вдоволь и позвала маму:
– Погляди, вот эта цепочка с подвеской и вот эта брошка
словно для тебя. Забирай. Мне они не по возрасту.
Прижав подаренное к груди, мама зорко осмотрела оставшееся.
Ее взгляд остановился на кулоне в виде цветочной ветки.
– И его забирай.
– А откуда это все у тебя? И что за парень привез?
Пришлось прояснить ситуацию.
– Бедные родители. Дочка – шопоголик. Ужас. Я про таких
в телевизоре видела. Страшное дело. А теперь она вылечилась? – с тайной
надеждой на продолжение рога изобилия спросила мама.
– Ага. Теперь она – эмо. Но родители вовсе не бедные…
– Это я уже поняла, – обиделась мама, поняв, что
новых коробок не предвидится.
– Мама, а папа теперь король? – спросил Митька.
