Танго пытался с ней как‑то бороться, но куда там. Она
считает себя самой умной и чуть что орет как резаная.
Про Танго можно сказать, что он почти всегда жутко грустный.
Точнее – печальный. За все время нашего знакомства я только два раза видела,
как он смеется. Причем во второй раз его развеселило то, что я нечаянно
вывалила полбанки соли себе в суп. А первый касался какого‑то садистского
мультика с зайчиком, который нечаянно прицепился к машине собственными кишками.
Вопреки всем законам природы Танго никогда не смеется над
Сурикатом. Он над ним ржет, доказывая правильность законов генетики, потому что
его мамаша курит как лошадь, пока сын ржет.
А еще Танго умный. Точнее – мудрый. Я мудрее не видела. У
него какие‑то таинственные планы в отношении своего будущего. Но он
считает лишним о них распространяться. Тихушник еще тот. Но я думаю, что он
потом станет нобелевским лауреатом. Или кем‑то в этом роде. Он упорный, у
него все получится. А пока он хочет быть против. Против всего, что навязывают.
Если в рекламе говорят «Покупайте пиво», или неважно что еще, он ни за что не
станет покупать. Из‑за этих долбаных принципов ему приходится смотреть
рекламу.
Иногда он на полном серьезе цитирует библейские заповеди:
– Не убий. Клево! Как мыслишь, может, мне стоит кого‑нибудь
пришить?
– Конечно. У меня есть с десяток претендентов на роль
потенциальной жертвы.
– Неа. Мне нужна только одна, ради чистоты
эксперимента. Остается выбрать, как ловчее провернуть и не попасться.
Он уже один раз украл, насколько я помню – упаковку женских
прокладок. Одну из них расковырял и долго медитировал над ней, как над великой
реликвией. Остальными пользуется вместо закладок в учебниках.
Прелюбодействовал. Думаю, что вовсе не один раз, но
распространяться на эту тему считает неэтичным.
Демонстративно возжелал жену ближнего своего, разыграв
обалденный спектакль с пением под окнами, с томными стонами при встрече, с
прочувствованными любовными письмами, с единственным поцелуем в булочной.
– Как мальчик мучается, – тревожилась жена
ближнего. – Совсем отощал и круги такие под глазами.
За краденый поцелуй Танго незамедлительно получил в табло.
Ближним оказался сосед, килограммов сто пятьдесят живого
веса. Не мог полегче найти. А жена соседская – та совершенно обалдела от мысли,
что может заинтересовать кого‑то кроме мужа. Который влюбился в нее лет
пятнадцать назад. Наверное, и тогда она была не лучше чем сейчас. Теперь при
встрече она робко прячется на всякий пожарный, а Танго уже и забыл про ту
историю.
Следующую заповедь Танго атаковал с трудом. «Не создай себе
кумира». По‑моему, заминка произошла потому, что для него имеется
единственный кумир. Он сам. Но он и тут выкрутился. Вспомнил про Лиса из
«Маленького принца». Лис ему показался вполне достойным кумирования. Теперь
таскается в зоопарк. Пристроился добровольным уборщиком лисячей клетки. Ждет,
когда животное к нему привыкнет.
– Подлая скотина. Никакого уважения к высокой идее. Вот
если бы я его кормил, шансы бы увеличились. А так – срет, сволочь, как слон, и
шугается от одного моего вида.
С запретом произносить без необходимости имя Господа Танго
справился легко. Он теперь чаще чертыхается. Но потом обязательно извиняется
перед Господом.
Местные бабки считают Танго убогоньким, но верующим, что его
страшно злит. О чем он не перестает сообщать бабкам. Которые неизменно крестят
его вслед пятнистыми перстами.
– А как быть с «почитай мать и отца»? Отца нет и,
возможно, не было, хоть это противоречит природе. Думаю, он был казах или
киргиз, иначе в кого у меня такие черные прямые волосы? Мать даже садировать
невозможно. Она самосадирующееся существо. Да и с заповедью про
лжесвидетельство как‑то нехорошо получилось.
Это он скромничает. Как только Танго в первый раз согласился
помочь правоохранительным органам, выступив лжесвидетелем, они на него плотно
насели. Теперь он самый главный очевидец всех сомнительных преступлений. Иногда
его прямо из школы забирают. Танго теперь считается почти профессиональным
юристом. Он столько раз бывал на судах, что помнит наизусть номера статей и за
что их можно схлопотать. Все показания он начинает со слов «Я присел
отдохнуть…». Глядя на его лицо, даже закоренелые преступники не сомневаются,
что так оно и было.
– Моисей был не дурак. Прописав запреты, он сразу
создал соблазны их нарушать, – проводя рукой по густым волосам,
подытоживает Танго.
Танго и в уныние впал, вычитав, что это состояние является
смертным грехом. Хотя, насколько мне известно, он и в детском возрасте
постоянно всем долдонил о том, что уже старый. Такая смехатура. Его мамаша,
когда оказалась в разговорчивом настроении, рассказывала, как он кряхтел для
убедительности, чтоб ему поверили.
Танго тогда здорово разозлился. Особенно когда начался показ
его младенческих фотографий.
Вот и живет такое чудо с вывернутой психикой. Влюбляется не
меньше раза в неделю. Специально, чтоб снова оказаться в положении
отвергнутого. Хотя девочки из наших здорово на него западают. С ним на любой
тусовке показаться не стыдно. И он очень внимательный. И помнит, что ты ему
говорила раньше. Кроме того – красивый. Мне кажется, ему надо не в науки лезть.
Его фото любой продвинутый модный журнал печатать захочет.
* * *
Ноги сами несут меня в нужном направлении. Танго сейчас на
больничном. У него ребра потрескались в какой‑то кошмарной драке. Хотя с
виду по нему не скажешь, что он способен завалить комара.
Если тот сам от его лекций не окочурится. Танго по натуре
проповедник. Он обладает феноменальной памятью и помнит все, что хоть раз читал
или слышал. Он несет идею эмо в народ. А народ пытается отнести Танго куда
подальше. Хотя, говорят, драка случилась на концерте.
Дверь мне открыло нечто осунувшееся и частично лысое.
– Какого черта нас угораздило родиться в этом
захолустье? – заупокойным голосом сообщил Танго.
По всей видимости, его снова кто‑то не понял.
– Я думаю, у меня вчера был самый поганый день в
жизни, – такое я слышала не раз.
– А у нас новенький, – протискиваясь в комнату,
сообщила я, пытаясь сообразить, что стряслось с Танго.
– Шел себе, а потом такая вот лабуда. Навалились и
челку на фиг откромсали.
– Кто?
– А черт их знает. Прости меня, Господи, – глядя в
потолок, Танго специально упомянул имя Господа.
– Теперь дома сидеть будешь?
