* * *
Мы перебежали с одной платформы на другую. Едва успели.
Хорошо, что билет можно взять прямо в вагоне. Но купить питье не получилось. В
горле пересохло. И уже очень хотелось есть. И в туалет тоже хотелось.
– А куда мы потом? Ну, когда твой художник нас заберет.
– Решим. У него столько знакомых. Посерьезнее моих.
Надо будет потом предкам твоим все‑таки сообщить, что ты жива. Да и моим.
– Не раньше чем папа вернется. С мамой мне
разговаривать неохота. Я, наверное, ее никогда не прощу.
– Я так понял, что мой отец пока не в курсе. Это для
нас – плюс. Так что выкрутимся. Он, в принципе, ничего, поймет. Главное, чтоб в
стране оказался. Все‑таки такие дела лучше обсуждать не по телефону.
Внезапно я поняла, что успокоилась. Впереди нас ожидал дом.
Где можно нормально поспать, поесть и еще много чего важного. Жутко хотелось
писать. Когда подошел контролер, я тихо спросила, есть ли в электричке туалет.
– Как не быть. Есть. В первом вагоне. Только он не
работает.
– А как народ решает свои проблемы? –
заинтересовался Кирилл.
– Просто. Заходишь между вагонами, и все дела. Что
испугалась? Приспичит – решишься.
К такому экстриму я была не готова. Вагоны шевелились один
относительно другого туда‑сюда, и стоять на прыгающих грязных железяках
было страшно. Кроме того, Кирилл мог удерживать дверь только с одной стороны.
– А если кто‑то решит оттуда пройти из одного
вагона в другой? Нет. Я – пас.
Посоветовавшись с мочевым пузырем, мы передумали. Поверить
не могу, что у меня получилось. Жить стало легче. Теперь все случившееся
представлялось в ином, более приветливом свете. Налюбовавшись на пролетающую
мимо родину, я снова заснула.
Снова платформа. Теперь осталось совсем немного. В ожидании
новой электрички мы по очереди впрок сбегали в туалет. От которого набрались
впечатлений на всю оставшуюся жизнь. Кирилл оставил меня на пять минут.
Вернулся с бутылкой подозрительного вида лимонада.
– Больше ничего не было, – извинился он, а я уже
глотала эту теплую химическую гадость, шалея от счастья.
Народу в вагоне стало еще меньше. Словно мы ехали в
непривлекательную местность.
Когда мы выбрались из вагона, была совсем ночь. Причем не
такая, как в городе. А ночь из породы «не видно ни зги». Или – хоть глаз
выколи, что сути не меняет. Кроме нас, на платформе не было никого. Кроме двух
собак, которые спали у скамейки, свернувшись в бублик. Про их существование мы
бы так и не узнали, если бы одна не подала голос.
– И куда теперь?
– Фиг его знает. Вроде как туда. Там автобус. Но когда
он ходит, я не знаю.
Вместо автобуса на остановке мы обнаружили старенький
«Москвич» насыщенно оранжевого цвета. Неопределенного возраста загорелый
водитель радушно приветствовал нас и задрал такую немерную цену, что
становилось странно, почему он не ездит на «Хаммере».
– Едем. Только у магазина остановите, – Кирилл
открыл передо мной дверь, из которой пахнуло лежалыми мокрыми тряпками.
– Откуда у тебя столько денег?
– У тетки спер. Ей на мое пропитание выделяли. Но тут и
моих хватает. Я ж тебе говорил, что мои каждый месяц отслюнявливали. Хочешь,
«Москвич» этот купим?
– Только не этот.
– Магазин не работает, – громко оповестил нас
водитель. – Есть ларек круглосуточный. Только водяру там не берите,
отравитесь. Останавливаться будем?
– Непременно.
У самой обочины ярко светилась витрина настоящего ларька.
Когда‑то такие украшали каждую городскую автобусную остановку. Потом их
запретили, и я все гадала, куда они подевались.
Кирилл вернулся с двумя пакетами. Умереть с голоду нам не
грозит.
– Дверью не хлопай, отвалится. К родственникам
едем? – уверенно предположил разговорчивый водитель. – У нас тут
хорошо. Тихо. Земляника уже пошла. Мои по два ведра в день носят. А грибы где
есть, а где не растут. От дождей зависит.
Словоохотливый владелец колымаги не сомневался, что мы чуть
свет ринемся хапать дары природы. Он периодически вцеплялся в рычаг
переключения скоростей и дергал его так, что мы испугались, что тот неминуемо
будет выдран из пола. Причем во время этих зверских манипуляций лицо водителя
оставалось безмятежным.
Потом мы свернули на ухабистый проселок и скакали на
сиденьях как на американских горках. Судя по звуку, в ямах на дороге была вода.
Значит, тут дожди были совсем недавно. Мне это факт показался почему‑то
очень важным. В свете фар ветки елок казались огромными крюкастыми руками,
которые тянутся к нам, чтоб захватить. Один раз через дорогу пробежала
маленькая задумчивая лисица. Водитель и Кирилл громко заорали от переизбытка
охотничьих чувств.
Потом мы долго плутали по невидимой в темноте деревне. Потом
рассматривали схему, которую Кирилл нарисовал со слов своего приятеля. С горем
пополам разобрались и поползли дальше.
Дом был последний на темной, почти невидимой улочке.
Мрачный, немного покосившийся. Вовсе не таким я его себе представляла.
Невидимые в темноте брехали деревенские барбосы. На небе оказалось раз в сто
больше звезд, чем мне удавалось разглядеть в городе. А комаров в тысячу раз
больше, чем звезд.
– Удачи! – заорал водитель.
Вместе с его машиной исчезло последнее скудное освещение.
Зато остался стойкая вонь выхлопных газов.
Мы на ощупь отворили калитку и проникли во двор. Заросший
высокой некошеной травой.
– Ключи справа от двери. Хорошенькое дело. Справа от
двери весь дом, – Кирилл шарил рукой по занозистой стене.
– Давай я поищу.
Зажгли спичку. Толку никакого. И фонарик мы взять забыли. Но
сдаваться в шаге от цели не хотелось. Я протянула руку под навес крыльца и тут
же нащупала связку из трех ключей.
– Ура! Мы спасены!
Расставив руки как завзятые слепцы, мы попытались выяснить,
где может быть выключатель. Он хоть и нашелся, но света от него не прибавилось.
– Пробки. Он что‑то говорил про пробки. Наконец
Кириллу удалось найти допотопный счетчик и ввернуть вынутые чертовы пробки в
патроны. И сразу стало светло.
– Стася, теперь все неприятности позади! Обживаемся!
