– Покажи нам свой язык! – потребовала та,
приподнимаясь над столом, как борец сумо перед атакой.
Я ж не их язык продырявила? Хотя, по‑честному, надо
бы. И не иглой, а из гранатомета. Чтоб думали, что говорят.
Немного подумав, я решила не показывать. Из принципа.
– Государство доверило нам воспитание подрастающего
поколения. А некоторые несознательные подростки считают себя умнее других. Вот
скажи, ты считаешь себя умнее нашего президента? – У физрука от тотальной
преданности президенту слегка перекосило лицо.
Может у него зуб болит, у бедняжки? Или он действительно так
обожает главу государства? Который, естественно, умнее меня и всех физруков на
свете. Хотя я бы ни за какие блага не захотела работать на его месте.
Президенты слишком на виду. А я страшно не люблю, когда нельзя хоть на время
спрятаться. Кроме того, президенты обязаны быть как японцы. У них правило
такое, что б ни случилось, надо непременно сохранить лицо. То есть – эмоции на
фиг. Может, они потом дома отрываются? Вот бы с женой президента поговорить.
Хотя, наверное, президентов никто не обижает. Боятся. Но уж повеселиться‑то
ему никто не запрещает. Наверняка веселится, когда повод есть.
– Отвечай, когда спрашивают, – рявкнул физрук.
– Откуда мне знать, – нечаянно вырвалось у меня.
У физрука на меня зуб. Не тот, который болит, а гораздо
хуже. Он страшно обожает играть в волейбол и уверен, что все только и мечтают
кидаться друг в друга тяжелыми круглыми предметами. А я – нет. Потому что меня всегда
пытаются приложить мячом по лицу. И иногда попадают. Я по какой‑то
странной причине не могу отбить мяч, летящий в лицо. Столбняк нападает.
Когда я в очередной раз отказалась участвовать в
баллистических сражениях, он выстроил весь класс и сказал, что сейчас я буду
делать переворот на брусьях. Я ему сказала, что это вряд ли.
Все стояли и смотрели, что из этой затеи получится. На
перекладину он меня подсадил, ногу помог перекинуть и говорит:
– Переворачивайся, я тебя придержу.
Я смотрю вниз, а там такие большие бруски железные. Ну,
думаю, если не поймает, шее конец.
Так и вышло. Ни фига он меня не подхватил. Он меня в спину
толкнул, я с брусьев и навернулась. Башкой об железяки эти чертовы. Врачиха
сказала, что я в рубашке родилась. А физруку выговор сделали, за то что он маты
забыл положить. Фигня. Матерился он будьте‑нате.
– Что, так дальше в молчанку играть будем? Или язык
проглотила? – тонко пошутил физрук.
– Я с президентом лично не знакома. Откуда мне знать,
кто умнее.
* * *
Тем временем одноклассники смирно и без всякого сочувствия
выслушивали бешеный рев директрисы. Даже физрук скукожился, чтоб занимать как
можно меньше места. Мои родители стали красные как вареные раки. А я
прикидывала, как быстро зарастет прокол, если снова не вставить пирсинг. И еще,
жутко мучилась от равнодушия моей единственной школьной подруги Аллы. Которая
под воинственные клики директрисы чистила ногти. Ее на улице ждал взрослый
парень, с которым она собиралась отправиться погулять, а тут такая
долгоиграющая хрень. Теперь она будет злиться на меня, словно это я во все
виновата.
Была бы я предателем, сказала бы, что у Алки на заднице
тату. На левой половинке.
– Покажите свой зад! – заорала бы директриса.
Класс! С Алки станется, такая может и показать.
Только потом ей придется навсегда сваливать из школы с
разрисованной попой. А дома еще мамаша ей подретуширует. Ремнем.
Иногда мне кажется, что взросление как‑то связано с
отупением. Это как прогрессирующая болезнь с симптомом в виде отказа от
простого сострадания. Почти все взрослые забыли, что когда‑то были
подростками. Они меня боятся. Потому что я – постоянное напоминание о том, что
они тоже когда‑то были ранимыми. Теперь на них наросла толстая кожа.
Сквозь которую не пробиться нормальным чувствам.
Язык снова заболел, отчего я машинально скорчила рожу. Отец
по моему виду решил, что я игнорирую замечания, и, не удержавшись в рамках
приличия, отвесил мне демонстративную пощечину. Такую, что в голове воцарился
полный вакуум. Естественно, я разрыдалась. Остановить такую истерику можно
только при помощи ведра холодной воды. А тут еще мама принялась играть на
публику, причитая надо мной как над протухшим покойником. Ненавидя ее в эту
минуту не меньше директрисы, я захлебывалась слезами все больше. Особенно
невыносимо стало, когда я представила свое обезображенное лицо.
– Стася! Девочка, пообещай, что больше так не будешь!
Показательные мероприятия, предназначенные для устрашения
одноклассников, завершились в коридоре. Когда меня добили запретом лазить по
интернету. Тогда у меня подкосились ноги. И я рухнула бы на дощатый пол, если
бы не отец. Который одним махом подхватил меня под руку и аккуратно поволок вон
из здания школы.
– Стася, да наплюй ты на нее. Орет, аж слюни летят.
Дура она и не лечится. Просто тебе надо быть осторожнее. Вот скажи, откуда она
узнала про язык? Болит? Ничего, до свадьбы заживет.
Все‑таки ему стыдно за то, что приложил меня по лицу.
А быть может, все намного проще? Папу злит директриса, которая недавно снова
пригнала ему на ремонт свою тюкнутую машину? Она любит ремонтироваться на
халяву, а теперь халява сама плывет в руки. Папа не дурак, он все прекрасно
понимает, кроме моего поведения и внешнего вида. Я иногда думаю, что он тоже
эмо. Особенно когда смотрит футбол. Футбольные фанаты все эмо на время матчей. Но
настоящие эмо чаще всего на стороне проигравшего.
– Ну чего ей не хватает? – громким шепотом
спрашивает отец у мамы вечером на кухне.
– Зажралась, – как обычно отвечает мама.
Ей теперь не до словоблудия. Ей надо готовить суп. Кроме
того, Митька снова температурит.
Митька – это мой брат. Его хотели до меня. Поэтому загодя
придумали имя. Но появилась девочка. Стася. Кому приятно жить с таким идиотским
именем? Хотя я уже привыкла. Митьку тоже хотели назвать Стасом, но хоть тут
сообразили, что это будет полный кретинизм.
– Интересно, какая падла Стасю заложила? –
недоумевает папа. – У нас бы за такое кишки выпустили.
– Прекрати ругаться. За столько лет жизни с
образованной женщиной мог бы и расширить свой лексикон, – пристыжает его
мама, плотно закрывая дверь в кухню.
Теперь они начнут выяснять отношения. Кто образованнее, а
кто деньги в дом несет. Если мама такая умная, то почему такая бедная?
