— Он вызывает интерес у приезжих, — заметил Тойер.
— Это одна из целей его прыжков.
— А нас ты заманил сюда нарочно. — Тойер разозлился.
— Эй, он в самом деле прыгает! — воскликнул кто-то из мальчишек. Фредерсен спланировал в воду.
— Хорошо, — сказал Зенф. — Он нас видел, этот крутой пловец. Хорошо, что вы присутствовали при этом. Я пошел.
Тойер грубо схватил его за руку и повернул к себе:
— Что это значит, черт побери? Я не люблю быть марионеткой в чужих руках! Зачем мы здесь? Ты считаешь его…
Зенф вырвался с каким-то почти женским жеманством, и это странно не гармонировало с его только что проявленной решительностью.
— Сейчас я иду к матери Анатолия. Вы присоединитесь?
— Ты туда не пойдешь.
— Пойду.
— Нет, потому что… — Тойер в отчаянии поднял обе руки. — Потому что я пойду туда сегодня вечером. Поэтому ты этого не сделаешь. Два полицейских в один день — лишняя боль для бедной женщины.
— Ладно, — согласился Зенф, переходя на полусонный тон, все больше зливший Тойера. — Тогда, значит, вы.
— Зенф, вот еще что. — Тойер понизил голос, так как Фредерсен вышел из воды. — Мы встречаемся у Ильдирим, после того как я зайду к фрау Шмидт. Хочу обсудить это дело. Могу лишь посоветовать тебе прийти, и передай это ребятам. В полдесятого, ясно?
Зенф кивнул.
Быстро шагая назад, Тойер набирал номер Ильдирим.
— Ну, Тойер?
— Слушай, я… Да! Как дела у Бабетты?
— У нее в самом деле воспаление легких. Нам пришлось побывать в больнице, сделать рентген. Теперь она получит ударную дозу антибиотиков, это новый препарат, его принимают только один раз, и завтра должно наступить улучшение…
— Да-да, замечательно, — перебил ее Тойер. — Я иду в полицию. Это связано с Фредерсеном и Зенфом…
— Что? Кто такой Фредерсен?
— Ах, потом, пока. Нет! Постой!.. Надеюсь, ты не будешь возражать, я пригласил ребят к тебе на половину десятого, и тогда Зенф объяснит, что все это значит… Для тебя это не…
— Нет. — Ее голос мог бы заморозить крупную свеклу. — Я категорически против.
Он отключил свой мобильный.
Центральное отделение полиции он нашел вблизи улицы с фривольным названием Репербан — как тут не вспомнить гамбургский Репербан, получивший прозвище «греховная миля»? После некоторых хождений он смог, наконец, поговорить с гаупткомиссаром Бонгартцем — светловолосым, голубоглазым, широкоплечим; Тойер чуть не козырнул ему в качестве приветствия.
— Присаживайтесь. — Бонгартц небрежно показал на стул.
Тойер начал довольно сбивчиво, глуповато извинился за это, сославшись на влияние местного сырого климата — на что Бонгартц кивнул, подняв брови, — но взял себя в руки и изложил проблему, по его мнению, более-менее сносно.
Когда он закончил, коллега предложил ему с дружеской улыбкой кофе, и Тойер с благодарностью его принял.
— Итак, — сказал Бонгартц и глотнул из своей кружки с узором в виде морских узлов, — вы приехали сюда в отпуск, и теперь я должен ради вас или ради вашего коллеги, который здесь тоже в отпуске, начать слежку за преподавателем?
— Я этого не говорил, — вздохнул Тойер. — Нет, все-таки говорил.
— Пожалуй, мне целесообразней обратить внимание на вашего коллегу, раз он здесь на свой страх и риск баламутит людей. Согласны? С вами приехали и другие гейдельбержцы?
Тойер уставился в кофе:
— Нас четверо. Наш товарищ пригласил нас сюда.
— Меня ваши дела не касаются, согласны?
— Интересно, что вас вообще касается! — возмутился Тойер и тут же спохватился: он не хотел наделать новых глупостей. — Скажите, а в прошлом учитель Фредерсен был замешан в каких-нибудь темных делах?
Бонгартц усмехнулся:
— Я не могу утверждать, что у меня на него есть нечто конкретное, помимо смутных подозрений. — Тойер почувствовал, что неприятностей не избежать. — Вы явились ко мне, отнимаете у меня время, поскольку ваш сотрудник якобы обманом завлек вас в наш город. А вам бы понравилось, если бы у вас в Гейдельберге неожиданно возникла парочка коллег с Севера и начала нести околесицу по поводу дела, которое они давно расследовали и закрыли?
— Да, дерьмовая ситуация, — согласился Тойер. — Но такого не случится, они просто не получат визу. — Он сам понимал, что шутка получилась так себе, однако последнее слово все-таки осталось за ним!
Огорченный гаупткомиссар шагал по городу, где-то выпил кофе, где-то съел колбаску. Уже стемнело, но идти к фрау Шмидт было пока слишком рано. Паршивец Зенф, с ним еще надо разобраться! Он позвонил Лейдигу. Да, тот позаботится обо всем.
Он еще выпил кофе, сосчитал удары своего подстегнутого кофеином сердца и стал терпеливо ждать.
— Кёниг у телефона.
— Что такое, папа?
— Ах, Корнелия, я не видел, как ты спустилась. Кто-то позвонил и тут же положил трубку. В чем дело, что ты стоишь с таким видом?
— Может, позвонят еще раз. — Она шагнула к телефону.
Отец отошел на пару шагов и сел на сундук:
— Порой ты меня пугаешь. Вот и сейчас — ты шла как слепая.
Новый звонок. Корнелия подняла трубку:
— Да?
— Это Фредерсен. Гейдельбергские полицейские приехали, ходят за мной. Делай так, как мы уговаривались.
— Да. — Она положила трубку. Выдавила с трудом улыбку, но поскольку на ее лице улыбка бывала редкой гостьей, отца это никак не успокоило.
— В чем дело?
— Мне нужно сейчас уйти, папа. Иначе опоздаю.
— Ты никуда не пойдешь. — Кёниг встал. — Куда ты собралась в такой поздний час? Да еще одна. Ведь ты еще почти ребенок.
— Я возьму твою тачку. — Она заметила, что ей доставляет удовольствие дразнить отца.
— Что?! Вот так просто, не спрашивая меня, ты возьмешь мою машину?
— Я умею ее водить, ты в Дании меня…
Кёниг истерично мял свою окладистую бороду.
— Дело не в том, что ты там ловко ездила! Дело в том, что ты еще не имеешь права садиться за руль!
— Там я тоже не имела права.
— Там был безлюдный остров, Корнелия. Что все-таки творится? Что за записки валялись в золе? Кто их писал, ведь это не твой почерк!
В течение целой секунды — первый раз за эти ужасные недели! — Корнелия чувствовала потребность выговориться. Да, это была я. Твоя дочка тире мешок картофеля.
— Я… — Остальное она удержала в себе — едва не схватила себя за горло. — Я пойду. Утром вернусь, но не знаю, во сколько.
