— Значит, и в первый раз преступление мог совершить тот же человек, — заявил Лейдиг, подхватывая мысль шефа. — Значит, надо бы проверить всех…
Магенройтер перебил его:
— Поскольку, как вы могли заметить, время групп, работающих спустя рукава, подходит к концу, это, разумеется, уже делается. — (Тут Хафнер с мрачным видом выпустил несколько колечек дыма.) — Но опрошенные отвечают как обычно: смотрел телевизор, потом лег спать. Да и что важного могут сообщить люди? Не надо забывать, что, даже зная время обходов, не так-то легко перенести в зоопарк труп, если ты живешь где-то в городе. Ведь сотрудники зоопарка не живут на его территории.
— Что еще известно про парня? — спросил Тойер.
Магенройтер удивленно воззрился на него:
— Я же обо всем рассказал на совещании.
— Я заснул.
— Разумеется. Почему бы и нет. — Магенройтер вздохнул. — Это цыган, ему восемнадцать или около того, уже какое-то время он жил на Нойенгеймском Поле — спал у попугаев. Может, мне кто-нибудь хотя бы сейчас объяснит, что это значит?
Хафнер терпеливо втолковал приезжему начальнику, что парень, вероятно, ютился в одном из университетских зданий, возле вентиляционных шахт, где тепло. В таких местах скапливаются целые колонии зимующих изгоев.
Больше ничего о парне не известно. Документов при нем не было.
Примечательно то, что на снегу остались следы предполагаемого убийцы, однако лишь у живой изгороди видны пятна крови — их совсем немного. Вероятно, парень был убит в другом месте.
— Преступник другой, — сказал Тойер. — Имитатор. И горилла не выходила наружу, цыган убит не голыми руками, да и настоящее место преступления не зоопарк…
— Кто знает… — Магенройтер задумчиво покачал головой. — Возможно, у него было меньше времени, чем в первый раз… Кстати, что все вы делали у моря в такой холод?
— Купались, — буркнул Хафнер.
— Не совсем, — поправил его Зенф. — Собственно говоря, ходил купаться только я. Пожалуй, я должен кое-что вам сообщить, ведь оттуда может поступить запрос. — Зенф храбро изложил суть дела, не умолчав и о личных мотивах, — и это всего лишь на следующий день после первой исповеди.
Когда он закончил, Магенройтер покачал головой и длинно присвистнул:
— Боже ты мой!.. В общем, господин Зенф, я должен бы вас осудить, но не могу. И это означает… — с безнадежным видом Магенройтер встал, — что «болезнь Тойера», то есть частное расследование, повторяется вновь. И ведь даже не могу сказать, что я против. Проклятие.
— Какова, по вашему мнению, наша роль в этом расследовании? — кротко спросил шеф группы.
— Я вижу ее в том, — недобро прищурился Магенройтер, — чтобы как можно быстрее раскрыть преступление. Как только возможно — чтобы ваша мерзкая пресса, которая льет на нас помои, наконец-то заткнулась.
— Мы будем работать, пока не почернеем! — рявкнул Хафнер.
— Ну а я пойду уже… — Магенройтер одарил пфаффенгрундского простака улыбкой акулы. — Надо помешать Зельтманну давать интервью раньше времени…
— Ну ты и дурак! — мрачно сказал Тойер, когда они остались одни.
Но Хафнер не слишком опечалился такой характеристике, извлек из стола бутылочку джина, отпил добрый глоток и изрек:
— Надо признать, что наш бимбо не лишен юмора!
Тойер сидел за кухонным столом — к этому моменту он не спал уже тридцать шесть часов. Сил не было, его била крупная дрожь, но он мужественно набрал номер Ильдирим.
— Алло.
— Привет. Помешал?
— Нет.
— Ты получила мое послание?
— Да, конечно.
Он не знал, что еще сказать. Не мог придумать. И он молчал. Ильдирим тоже. Он слышал тихое потрескивание в сети и представлял себе, что он опять у моря.
Потом услышал:
— Пока, Тойер.
Под монотонные гудки ему приснился сон о том, как пара влюбленных крокодилов воркует на морзянке.
— Значит, это вы его обнаружили. — Тойер более-менее выспался, и ему снова удавался строгий взгляд.
Его оппонентом был седой неопрятный мужчина — глядя на него, трудно было представить, что он годится в охранники. Тойер ожидал увидеть бритоголового курда или крутого русского.
— Да. В два, при обходе.
Сыщик с бесполезной дотошностью отметил отчетливый швабский акцент и продолжил:
— Тогда, господин Бауэр, расскажите мне об этом. Мне важны все подробности.
Бауэр пожал плечами:
— Я подошел к обезьянам, а он там лежит во рву, вот и все.
— Почему вы вообще заглянули в ров?
— Мы так всегда делаем. После той январской истории.
Тойер кивнул — ну да, конечно.
— На снегу были следы, — сказал он и показал Бауэру фотографию. — Вот эти принадлежат убийце, а эти — ваши?
Свидетель трубно высморкался без платка и вытер ладонь о форменную куртку:
— Вы можете это определить…
— Разумеется, мы можем это определить, — сладким голосом ответил Тойер, — но вы тоже могли бы мне это сказать.
Бауэр извлек из кармана дешевые очки и изучил фотографию:
— Да, пожалуй, мои. А как вы узнали?
— Потому что на следы преступника нападало чуть больше снега, чем на ваши. Значит, он был там лишь незадолго до вас. Вы не видели его?
— Ничего я не видел. У меня слабые глаза, катаракта, скоро лягу на операцию.
Тойер откинулся назад:
— Как-то вы не подходите под мое представление о типичном охраннике. Мне всегда казалось, что у охранника должно быть хорошее зрение…
— Я подрабатываю на замене, когда кто-нибудь болеет, — объяснил Бауэр. — А так я слесарь на турбазе, ваши люди меня уже опрашивали, из-за русского. Но я не мог ничего сообщить. Поэтому я не знал и этого убитого цыгана — ведь я не работаю в зоопарке постоянно.
Корнелия, ее отец и Фредерсен сидели вместе. Кёниг все еще не мог опомниться и выглядел так, словно только что услышал все эти чудовищные новости. Его правый глаз заплыл.
— Идея неудачная, — ругался Фредерсен. — Ведь вы опять пропустили школу без уважительных причин?
— Я позвонила с дороги. Не беспокойтесь, — отозвалась Корнелия.
— Господин Кёниг. — Фредерсен смерил его презрительным взглядом. — Я не рассчитываю на то, что вы проявите снисходительность к моим склонностям. Но судьба свела нас вместе, поскольку ваша дочь…
— Тише, — простонал Кёниг. — Я уже знаю, что сделала моя дочь.
— Ты могла бы держать рот на замке! — Фредерсен гневно повернулся к Корнелии. Она ответила ему пустым взглядом.
