— Мы не применяли к нему недозволенных методов, — заявил Тойер, с трудом сохраняя самообладание, а про себя подумал: «говнюк».
— Ну, что там у вас по поводу первого убийства в зоопарке? О! Вопреки вашим привычкам вы даже принесли что-то написанное?
— Да, и мы также хотим… Я тут написал, то есть велел написать… — Небрежным жестом Тойер протянул бумагу через стол.
Момзен взял ее, пробежал глазами и изобразил еще одну вымученную улыбку:
— Тут не написано, какого именно свидетеля вы хотите опросить, указано лишь то, что это произойдет в зоопарке.
— Не написано? — переспросил сыщик с невинностью только что вылупившегося цыпленка. — Должно быть, коллега Лейдиг забыл написать, а я сейчас не помню фамилию.
— Ах, да ладно! — Момзен пошарил под столом, достал термос и дрожащими руками налил себе чай. Тойеру чаю он не предложил. — Не так уж это важно. Итак, вы рассчитываете добиться особого психологического воздействия, проводя опрос на территории зоопарка?
— Вот именно.
— Ну хорошо, действуйте. — И он подписал бумагу.
14
На совещании в кабинете они быстро сошлись на том, что не станут посвящать в свои дела Магенройтера, грубо нарушив их уговор («Да он в обморок хлопнется от нашего плана! Ха-ха!» — сказал Хафнер и — буль-буль! — запил свои слова), а вечером огорошат своими намерениями плохо соображающего Зельтманна.
— Но тогда нам срочно нужен Хамилькар в качестве эксперта и переводчика, — напомнил Зенф. — Если мы пригласим его официально, нам придется рассказать, чем он будет заниматься. Предлагаю просто скинуться ему на отель.
— Щас! — возмутился Хафнер. — Стану я отстегивать свои кровные денежки на номер в отеле для какого-то там подозреваемого в убийстве типа! Никогда!
— Хафнер, он должен переводить то, что сообщит обезьяна. Он никакой не подозреваемый, — объяснил ему Лейдиг, раскачиваясь на стуле.
Пфаффенгрундец кивнул:
— Тогда ладно. Сколько нужно? По сколько марок скидываемся?
Тойер отправил его домой — чтобы протрезвел.
Зазвонил телефон, он снял трубку:
— Тойер слушает.
— Это Ильдирим. Я только что встретила Момзена. Ты что, хочешь устроить допрос в зоопарке? Кого допрашивать собираешься? Я догадываюсь, но даже думать не хочу об этом. Тойер, я тебе не помощница, я…
Он положил трубку, швырнул аппарат о стенку, сходил к технику, заявил об ущербе, сообщил номер своего счета, зашел в туалет, снова вернулся в кабинет и почти ни слова не произнес до самого вечера.
— Зельтманн у телефона.
— Господин Зельтманн, я сожалею, что пришлось вас побеспокоить в такой поздний час. Тойер у аппарата.
— Да-да, вот именно, аппарат, я всегда говорю, господин Бойлер, Тойлер, бюрократия скоро нас съест… Сколько времени? Что?
— Десять часов.
— Сколько еще осталось? Ах, что я говорю…
— Вы можете еще раз прийти на работу? Речь идет о деле чрезвычайной важности.
— Ох, вы лучше обратитесь к Магенройтеру! У меня сердце прихватило, да, сердце пылает… от страсти… Тьфу, что это я? Всегда обращайтесь к нему… когда… Кстати, вы когда-нибудь замечали, что слово «кабак» читается одинаково и в ту, и в другую сторону? Так же как «А роза упала на лапу Азора»?
— Понимаете, если придет Магенройтер, у вас появится огромная куча проблем.
— Конечно.
— Вы ведь директор полиции. По-прежнему!
— Ваша правда, я ответственно вам заявляю. Правда за вами. И вы меня убедили.
— Да, большое спасибо, передайте привет вашей супруге и скажите ей, что мне…
— Если я ее увижу.
— Она вас бросила?
— Этого я не знаю. Я ее не вижу. Все темно.
По дороге Тойер был вынужден признать, что Зельтманн совсем спятил. И то, что они задумали, было непорядочно.
Когда он остановил машину, директор уже стоял, покачиваясь, в конусе света от уличного фонаря.
Первое впечатление, что Зельтманн еще и напился, было ошибочным.
— Свет, — не здороваясь, пробормотал директор, — я больше не переношу света.
— Зачем же вы встали прямо под фонарем? — спросил Тойер, подхватывая его под руку.
Зельтманн вытаращил глаза и не знал, что ответить. Такая мысль явно не приходила ему в голову.
С нарастающей озабоченностью Тойер направился с ним к входу в здание.
— Почему вы не поднялись в свой кабинет сразу? — спросил он, когда они зашли в лифт.
— Вы разве не замечаете? — тихо спросил Зельтманн. — Разве не чувствуете?
— Что? — спросил Тойер.
Одряхлевший директор лишь удивленно покачал головой. Какие бы безумные мысли ни занимали голову доктора, он не счел нужным ничего объяснять. Но он был все еще при своей должности, и забывать про это не стоило.
— Да, вот так… — только и буркнул он себе под нос и отпер свой кабинет.
Из-за странной особенности директора они сидели в темноте, если не считать слабого отсвета, проникавшего сквозь окна с вечерней улицы.
Вернувшись на свой начальственный диван, Зельтманн, кажется, обрел способность немного ориентироваться в реальности:
— Ну, господин Тойер, что вы имели в виду? Что за срочность? Что свело нас здесь в такой поздний час? Господи, сколько лет промелькнуло? Ведь мы давно знаем друг друга? Двадцать лет?
— Три года.
— Хм, тоже немало.
— У вас тут на столе стояла чаша с камешками. Гладкие такие камешки, они скользили меж пальцев…
— Да, — вздохнул Зельтманн, — но это была ошибка. Куда все это меня завело? Ладно, хватит разговоров. Что вы хотите?
Тойер набрал в грудь воздуха. Первоначально он планировал скрыть свои истинные намерения, но стремительная смена настроений у шефа сделала это излишним… Что ж, пожалуй, так даже лучше…
— Мне требуется ваше согласие. Я хочу допросить гориллу.
— Это что, международная сенсация с гориллой? — Зельтманн взволнованно захихикал. — Я охотно созвал бы конференцию. Еще хотя бы раз…
— Кто знает! — уклончиво ответил Тойер. — В общем, дело пока не носит международный характер, но почти…
— Ну-ну!
— Дело в том, что гейдельбергский самец гориллы… умеет говорить.
— Невероятно! — Зельтманн взволнованно перегнулся через стол. — Откуда вы знаете?
— Он сам мне сказал.
— Вот это да! — Директор в восторге ударил себя по ляжкам, но тут же опять посерьезнел. — Однако тут есть проблема!
