— Куда! Ни с места, парень, не то на костер пойдешь!
Нам надо скорей добраться до гор!
Моз в нерешительности переводил взгляд с сержанта на
Скарлетт, и она, хлюпая по грязи, бросилась к нему и ухватилась за стремя.
— Минутку, сержант! Не спешивайся, Моз! Боже мой, как
ты очутился здесь?
— Я снова иду на войну, мисс Скарлетт. Только теперь не
с мистером Эшли, а со старым господином, с мистером Джоном.
— С мистером Уилксом? — Скарлетт остолбенела.
Мистеру Уилксу было без малого семьдесят лет. — А где он?
— Позади, с последней пушкой, мисс Скарлетт. Там,
позади.
— Прошу прощения, леди. Двигай, парень!
Скарлетт неподвижно стояла, по щиколотку в грязи, мимо нее
ползли орудия. «Нет же, нет! — пронеслось у нее в уме. — Не может
этого быть! Он слишком стар. И так же ненавидит войну, как Эшли!» Она отступила
на несколько шагов назад к обочине и стала пристально всматриваться в лица
проезжавших мимо. И когда среди грохота и всплесков грязи показался передок
последнего орудия, она увидела прямую стройную фигуру верхом на рыжей кобыле:
длинные серебристые волосы мокрыми прядями падали на шею, всадник держался
уверенно и грациозно; маленькая рыжая кобылка осторожно и изящно ступала по
грязным выбоинам дороги, словно светская дама в платье со шлейфом. Боже мой,
так ведь это же Нелли! Нелли — кобыла миссис Тарлтон! Ее любимица, ее
сокровище!
Когда мистер Уилкс увидел стоящую на обочине Скарлетт, лицо
его озарилось улыбкой, он натянул поводья, спешился и шагнул к ней.
— Я очень хотел повидаться с вами, Скарлетт. Ваши
родные надавали мне уйму поручений. Но возможности не представилось. Мы прибыли
сюда утром, и нас, как видите, сразу направляют на фронт.
— О, мистер Уилкс! — в полном отчаянии вскричала
Скарлетт, сжимая ему руку. — Останьтесь здесь! Почему вы должны ехать на
фронт?
— А-а, так вы считаете, что я слишком стар? — с
улыбкой сказал мистер Уилкс, и в старческих чертах его лица Скарлетт узнала
улыбку Эшли. — Даже если я слишком стар, чтобы маршировать, то еще могу
сидеть в седле и стрелять. А миссис Тарлтон была столь добра, что одолжила мне
свою Нелли, и лошадь подо мной хоть куда. Будем надеяться, что с Нелли не
случится ничего худого, иначе я никогда не смогу возвратиться домой и взглянуть
миссис Тарлтон в глаза. Нелли — все, что у нее осталось, и вот она отдала мне
ее — свою последнюю лошадь. — Он говорил легко, весело, стараясь развеять
страхи Скарлетт. — Ваша матушка и ваш отец и сестры — все в добром здравии
и шлют вам привет. Ваш папенька едва не отправился вместе с нами на фронт.
— Папа? Как же так! — вскричала Скарлетт. —
Папа? Он же не может!
— Да, конечно, однако собирался. Маршировать-то он с
его покалеченным коленом, безусловно, не может, однако вознамерился
присоединиться к нам — верхом. Ваша матушка дала согласие при условии, что
сначала он возьмет барьер — перепрыгнет через ограду выгона, потому как,
сказала она, в армии придется брать еще и не такие препятствия. Ваш папенька решил,
что это ему раз плюнуть, но, можете себе представить, когда он подскакал к
ограде, лошадь вдруг стала как вкопанная и он кубарем перелетел через ее
голову. Чудом не сломал себе шею! Но вы же знаете, какой он упрямец. Вскочил и
тут же погнал лошадь на изгородь снова. Так вот, душенька, лошадь сбрасывала
его три раза, пока миссис О’Хара и Порк не уложили беднягу в постель. Он был
совершенно вне себя и уверял, что ваша матушка «наслала порчу на эту скотину».
Нет, он не годен для действующей армии, Скарлетт, и вам нечего этого стыдиться.
В конце концов, кто-то же должен оставаться дома и растить для армии хлеб.
А Скарлетт и не испытывала ни малейшего стыда — только
огромное облегчение.
— Я отправил Индию и Милочку в Мейкон к Бэррам, и
теперь мистер О’Хара приглядывает и за Двенадцатью Дубами тоже… Ну, мне надо
двигаться дальше, дорогая. Позвольте поцеловать вашу прелестную щечку.
Чувствуя в горле комок, Скарлетт подставила ему губы для
поцелуя. Она всегда была очень привязана к мистеру Уилксу. Когда-то — о, как
это было давно! — она мечтала стать его снохой.
— А этот поцелуй передайте от меня Питтипэт, а этот
Мелани, — сказал мистер Уилкс, еще дважды слегка коснувшись губами ее
щеки. — А как чувствует себя Мелани?
— Спасибо, хорошо.
— Ах, как хотелось бы мне увидеть моего первого
внука! — Взор его задумчивых серых глаз был устремлен на Скарлетт, но —
совершенно так же, как это бывало с Эшли, — он, казалось, видел не ее, а
сквозь нее прозревал какие-то далекие, только ему ведомые миры. — Прощайте,
моя дорогая.
Джон Уилкс вскочил в седло и поскакал прочь. Он все еще
держал шляпу в руке, и дождь мочил его серебряные волосы. Скарлетт направилась
обратно к Мейбелл и миссис Мид, и только тут истинный смысл его последних слов
проник в ее сознание. Охваченная суеверным страхом, она торопливо
перекрестилась и зашептала молитву. В его словах было предчувствие смерти, так
же, как когда-то в словах Эшли, и вот теперь Эшли… Никогда нельзя говорить о
смерти! Поминать смерть — это искушать судьбу! В молчании возвращаясь вместе с
Мейбелл и миссис Мид под моросящим дождем в госпиталь, Скарлетт молилась про
себя: «Не дай ему умереть, господи! Только бы не он и не Эшли!» Отступление из
Далтона до горы Кеннесоу продолжалось от начала мая до середины июня, и когда
потянулись жаркие дождливые июньские дни, а Шерману все еще не удалось выбить
конфедератов с их позиций на крутых, скользких горных склонах, надежда снова
возродилась в сердцах южан. Все повеселели, все с большим теплом стали
отзываться о генерале Джонстоне. Когда же дождливые июньские дни сменились еще
более дождливыми июльскими, а конфедераты, оказывая отчаянное сопротивление из
своих высоких укрытий, все еще продолжали сдерживать Шермана и отражать его
атаки, безудержное ликование охватило Атланту. Надежда, словно глоток шампанского,
кружила голову. Ура! Ура! Мы их остановили! В городе началась повальная
эпидемия балов. Как только в Атланту, хотя бы на одну ночь, прибывала с фронта
группа воинов, в их честь устраивались обеды, а затем — танцы, и девицы — а их
на каждого воина приходилось не меньше десятка — спорили за право потанцевать с
храбрецами.
Атланта была наводнена пришлым людом: беженцами, семьями
раненых, лежавших в госпиталях, женами и матерями солдат, сражавшихся в
горах, — женщины стремились быть возле своих близких на случай, если их
ранят. И вдобавок ко всему целые стаи юных красоток со всей округи, где не
осталось ни одного мужчины в возрасте от шестнадцати до шестидесяти с лишним
лет, хлынули в город. Тетушка Питти отзывалась об этих особах с крайним
неодобрением, считая, что они слетелись в Атланту с единственной целью —
поймать жениха, и перед лицом такого бесстыдства она не переставала с
изумлением вопрошать: куда идет мир? Скарлетт была с ней согласна. Ей было
совсем не по душе соперничество этих шестнадцатилетних, розовощеких, чьи
сияющие улыбки заставляли забывать о том, что на них дважды перелицованные
платья и залатанные туфельки. Платья самой Скарлетт были новее и наряднее, чем
у многих дам, благодаря Ретту Батлеру, который привез ей из своего последнего плавания
новые ткани, но, как ни верти, ей уже сравнялось девятнадцать, и годы не шли
вспять, а мужчины всегда предпочитают охотиться за глупыми молоденькими
девчонками.
