— Он был храбрый человек, Скарлетт. Передай это Мелли.
Скажи, чтобы она написала его дочкам. И хороший солдат, несмотря на свои годы.
Его убило снарядом. Угодило прямехонько в него и в лошадь. Лошадь я пристрелил
сам, бедняжку. Славная была кобылка. Напиши-ка, пожалуй, и миссис Тарлтон про
ее лошадку. Она в этой кобыле души не чаяла. Ну, давай, заворачивай мою еду,
девочка. Мне пора обратно. Полно, полно, не принимай это так близко к сердцу.
Какой еще смерти может пожелать себе старик, как не плечом к плечу с молодыми
парнями?
— Нет, он не должен был умереть! И совсем не должен был
идти на войну! Он должен был жить, и растить внука, и мирно умереть в своей
постели! Господи, зачем он пошел на фронт! Он не считал, что Юг должен
отделиться, и ненавидел войну и…
— Многие из нас мыслят совершенно так же, но что из
того? — Дядюшка Генри сердито высморкался. — Думаешь, мне, в моем
возрасте, доставляет большое удовольствие подставлять лоб под пули? Но в нашем
положении у джентльмена нет выбора. Поцелуй меня на прощание, детка, и не
тревожьтесь обо мне. Я вернусь с этой войны целым и невредимым.
Скарлетт поцеловала старика и слышала, как он в темноте
затопал вниз по лестнице и как звякнула щеколда калитки. С минуту она стояла не
двигаясь, глядя на вещи, оставшиеся на память о Джоне Уилксе. Потом поднялась
наверх к Мелани.
В конце июля пришла дурная весть — предсказания дядюшки
Генри сбылись, янки повернули на Джонсборо. Они перерезали железную дорогу в
четырех милях от города, но были отброшены кавалерией конфедератов, и
инженерные войска под палящим солнцем восстановили путь.
Скарлетт сходила с ума от тревоги. Три дня прошли в
томительном ожидании, в снедавшем сердце страхе. Затем пришло ободряющее письмо
от Джералда. Неприятельские войска не дошли до Тары. Шум сражения был слышен,
но они не видели ни одного янки.
Джералд так хвастливо, с таким упоением описывал, как
конфедераты очистили железную дорогу от янки, словно он сам, собственноручно и
единолично, одержал эту победу. На трех страницах он возносил хвалу храбрым
войскам конфедератов и лишь в конце письма коротко обмолвился о том, что Кэррин
больна. По мнению миссис О’Хара, у нее тиф. Болезнь протекает не тяжело, у
Скарлетт нет оснований для тревоги, только она ни под каким видом не должна
возвращаться домой, даже если ехать станет безопасно. Миссис О’Хара теперь
очень рада тому, что Скарлетт и Уэйд не возвратились домой, когда началась
осада Атланты. Миссис О’Хара просит Скарлетт сходить в церковь, помолиться о
том, чтобы Кэррин скорее выздоровела.
Читая эти строки, Скарлетт почувствовала угрызения совести:
ведь она уже который месяц не посещала храма. Прежде она сочла бы это смертным
грехом, но теперь такое небрежение почему-то перестало казаться ей
непростительным. Однако под влиянием письма она тотчас поднялась к себе в
комнату и наспех прочитала «Отче наш», но, встав с колен, не испытала на этот
раз того успокоения, которое обычно приносила ей молитва. Последнее время у нее
появилось ощущение, что господь не печется о ней больше — ни о ней, ни о
конфедератах, ни о Юге, невзирая на все ежечасно возносимые ему молитвы.
В тот вечер Скарлетт сидела на веранде с письмом Джералда,
засунутым за корсаж, время от времени нащупывая его и тем как бы приближая к
себе Тару и Эллин. Горевшая в гостиной лампа бросала призрачные золотые
отблески на темную, увитую диким виноградом веранду, аромат вьющихся роз и
жимолости окружал Скарлетт словно стеной. Тишина вечера казалась бездонной.
После заката солнца не прогремело ни единого выстрела, даже ружейного, и весь
мир будто отодвинулся куда-то далеко-далеко. Покачиваясь в качалке, Скарлетт
перебирала в уме известия, полученные из Тары, и чувствовала себя несчастной и
бесконечно одинокой; появись сейчас хоть одна живая душа, пусть даже миссис
Мерриуэзер, она была бы ей рада. Но миссис Мерриуэзер дежурила в этот вечер в
госпитале, а миссис Мид готовила дома торжественный ужин для Фила, приехавшего
на побывку с передовой. Мелани спала. Никакой надежды, что заглянет хоть
случайный прохожий. Уже неделю никто не наведывался в их дом, ибо каждый
мужчина, способный держаться на ногах, либо сидел в окопах, либо сражался с
янки под Джонсборо.
Такое полное одиночество было непривычным для Скарлетт, и
оно угнетало ее. Оставаясь одна, она невольно начинала предаваться
размышлениям, а думы ее были слишком тягостными в эти дни. Как у всех людей, у
нее появилась потребность вспоминать прошлое и тех, кого уже не стало.
В этот вечер, среди окружавшего ее безмолвия, стоило
Скарлетт закрыть глаза, и она легко переносилась мыслями в Тару, и ей казалось,
что она снова там, в сельской тиши, и жизнь течет как прежде, не меняясь. И
вместе с тем что-то говорило ей, что и там прежняя жизнь не вернется никогда.
Она вспоминала четырех братьев Тарлтонов — и рыжеволосых близнецов, и Тома с
Бойдом, — и острая жалость теснила ей грудь. Ведь любой из близнецов, Сью
или Брент, мог бы стать ее мужем. Но теперь, когда кончится война и она
возвратится домой, их неистовое «Эге-гей!» уже не донесется к ней из-за
поворота кедровой аллеи. И Рейфолд Калверт, который так божественно танцевал,
никогда уже не пригласит ее на вальс. И мальчики Манро, и маленький Джо
Фонтейн, и…
— Ах, Эшли! — всхлипнула она, уронив голову на
руки. — Никогда, никогда не свыкнусь я с мыслью, что вас больше нет!
Скрипнула калитка, и Скарлетт, вскинув голову, поспешно
утерла рукой слезы. Она поднялась с качалки и увидела, что Ретт Батлер с
широкополой соломенной шляпой в руке направляется по тропинке к дому. Она не
видела его ни разу с того дня, когда выпрыгнула из его кабриолета у Пяти Углов.
Тогда она заявила, что знать его больше не желает. Но сейчас ей так нестерпимо
хотелось перемолвиться словом хоть с кем-нибудь, чтобы как-то отвлечься от
мыслей об Эшли, что она постаралась выбросить это воспоминание из головы. А
Ретт, по-видимому, тоже забыл об их размолвке или, по крайней мере, делал вид,
что забыл, и как ни в чем не бывало опустился на верхнюю ступеньку лестницы у
ее ног. — Так вы, значит, не сбежали в Мейкон! Я слышал, что мисс Питти
уехала, и, естественно, полагал, что и вы с ней тоже. А сейчас увидел огонек и
решил зайти, справиться. Почему же вы остались?
— Из-за Мелани. Она… Ну, вы понимаете.., она не может
никуда ехать сейчас.
— Тысяча чертей! Уж не хотите ли вы сказать, что миссис
Уилкс тоже здесь? — воскликнул он, и в неярких отблесках лампы Скарлетт
увидела, каким хмурым стало его лицо. — Что за безумие! Это крайне опасно
в ее состоянии.
Скарлетт молчала в замешательстве: не могла же она обсуждать
состояние Мелли с мужчиной! Ее смущало и то, что Ретт говорил так, словно мог
что-т?? понимать в таких делах. Это было совсем не к лицу холостому мужчине.
— Не слишком-то любезно с вашей стороны, что вы даже не
подумали обо мне — для меня ведь это тоже может быть опасно, — язвительно
заметила она наконец.
