— Зачем ты выставляешь себя на посмешище — позоришь и
себя и всех нас? — заговорил он, как всегда в минуты волнения повышая
голос. — Вешаешься на шею парню, который тебя знать не хочет? А ведь к
тебе готов посвататься любой самый видный жених в графстве.
Гнев и оскорбленная гордость заглушили на мгновение боль.
— Я не вешалась ему на шею. Просто эта новость удивила
меня.
— А ведь ты врешь. — сказал Джералд и, вглядевшись
в ее убитое горем лицо, добавил в порыве доброты и жалости: — Прости меня,
доченька. Но ведь ты же еще ребенок, и поклонников у тебя хоть пруд пруди.
— Маме было пятнадцать лет, когда она выходила за вас
замуж, а мне уже шестнадцать, — глухо пробормотала Скарлетт.
— Твоя мать другое дело, — сказал Джералд. —
Она никогда не была такой вертихвосткой, как ты. Ну, ну, дочка, голову выше! На
будущей неделе мы с тобой поедем в Чарльстон к твоей тетушке Евлалии, и ты как
послушаешь, что они там рассказывают про форт Самтер, так тут же и думать
перестанешь о своем Эшли.
«Он считает меня ребенком, — подумала Скарлетт. Горе и
досада на отца сковали ей язык. — Куплю ей, дескать, новую погремушку, и
она забудет, что набила себе на лбу шишку! » — И нечего смотреть на меня
бешеными глазами, — Оказал Джералд, — Будь у тебя в голове побольше
мозгов, давно смогла бы выйти замуж хоть за Брента, хоть за Стюарта Тарлтона.
Подумай-ка над этим, дочка. Выходи замуж за одного из близнецов, и мы с, Джимом
Тарлтоном соединим наши плантации, а Для тебя построим красивый дом как раз
посередине, на границе между ними, там, где большая сосновая роща, и…
— Да перестаньте вы разговаривать со мной, как с
ребенком! — не выдержала Скарлетт. — Не хочу я ехать ни в какой
Чарльстон, и не нужен мне ваш дом, и не желаю я выходить замуж ни за одного из
близнецов! Никто мне не нужен… — Она прикусила язык, но, увы, слишком поздно.
Голос Джералда звучал на этот раз странно спокойно, и слова
падали медленно, словно он раздумчиво выбирал их из того запаса, к которому
редко приходилось прибегать:
— Никто, значит, тебе не нужен, кроме Эшли, а его-то ты
получить и не можешь. И если бы даже он захотел жениться на тебе, я бы с
большой неохотой дал свое согласие, хотя Джон Уилкс и лучший мой друг. —
И, видя, что его слова поразили Скарлетт, он добавил: — Я хочу видеть мою дочь
счастливой, а ты никогда не была бы счастлива с ним.
— О да, да, я была бы счастлива! Очень!
— Нет, дочка, никогда. Чтобы брак был счастливым, муж и
жена должны быть из одного теста.
У Скарлетт едва не слетели с языка неосторожные слова:
«Но вы же счастливы, хотя совсем не из одного теста с
мамой», — однако она вовремя удержалась, понимая, что за подобную наглость
может заработать пощечину.
— Уилксы совсем другого сорта люди, не такие, как
мы, — продолжал Джералд, все так же медленно подбирая слова. — Да они
и ни на кого во всей нашей округе не похожи, я таких, как они, больше и не
встречал нигде. Они — странный народ, и это хорошо, что в их роду так повелось
— жениться на своих двоюродных сестрах и оставлять, так сказать, все свои
странности при себе.
— Да нет же, папа, Эшли вовсе не…
— Придержи язык, котенок! Ничего плохого я про этого
малого сказать не хочу, он мне нравится. Я говорю «странный» не в смысле
поврежденный в уме. И таких подвигов, как за Калвертами, которые могут
просадить на скачках все состояние, или как за Тарлтонами, у которых один-два
пьяницы в каждом поколении, или как за Фонтейнами, которые все отпетые буяны и
готовы пристрелить человека за любую безделицу, — таких подвигов за ним,
конечно, не водится. Но только это все обычные дела, каждому понятные, и если
бог уберег от такого Джералда О’Хара, так это ему просто повезло! И опять же я
вовсе не считаю, что Эшли стал бы тебя поколачивать или наставлять тебе рога.
Впрочем, это бы еще полбеды, потому что тут ты, может, сумела бы его понять. Но
он совсем по-особому странный человек, и понять его невозможно. Я его люблю, но
зарежь меня, если я понимаю хоть половину из того, что он говорит. Ну, скажи
мне, доченька, скажи положа руку на сердце, ты, что-нибудь понимаешь во всей
этой галиматье, которую он несет про книжки, музыку, стихи, картины и прочую
чепуховину?
— Ах, папа, — нетерпеливо вскричала
Скарлетт, — будь я его женой, со мной он стал бы совсем иным!
— Вот оно что, ты так полагаешь? — язвительно
промолвил Джералд, бросив на нее испытующий взгляд. — Плохо же ты знаешь
мужчин, не говоря уже об Эшли. Ни одна жена на всем свете не сумела еще
переделать мужа, и советую тебе зарубить это себе на носу. А уж чтоб переделать
кого-нибудь из Уилксов — да тут сам всемогущий бог тебе не поможет, дочка! Весь
род у них такой, такими они были испокон веков. И такими, верно, и останутся.
Говорю тебе — это у них в крови. Ты что, не видишь, как они носятся то в
Нью-Йорк, то в Бостон — послушать оперу или поглядеть на какие-то там масляные
полотна. И целыми ящиками заказывают себе, у янки французские и немецкие
книжки. А потом дни и ночи просиживают за этими книжками или раздумывают бог
весть о чем, вместо того чтобы поехать на охоту или составить партию в покер,
как подобает настоящим мужчинам.
— Во всем графстве никто лучше не сидит в седле, чем
Эшли! — вне себя воскликнула Скарлетт, глубоко задетая тем, что ее
любимого заподозрили в недостатке мужественности. — Никто, разве что его
отец. И кто, как не Эшли, всего на прошлой неделе выставил вас в Джонсборо на
двести долларов в покер?
— Откуда тебе известно, что на двести, —
калвертские мальчишки опять распустили язык? — сердито пробормотал Джералд. —
Эшли никому не уступит ни в седле, ни за карточным столом — разве я против
этого спорю, дочка? Да и во хмелю он крепок и любого из тарлтонских мальчишек
свалит под стол. Это все так, да только у него к этому вовсе не Лежит душа. Вот
почему я говорю, что странный он человек.
Скарлетт молчала. У нее стало еще тяжелее на сердце. Ей
нечего было возразить отцу, она понимала, что он прав. Эшли нисколько не тянуло
ко всем этим лихим забавам, в которых он принимал участие с таким блеском. Он
просто проявлял вежливый интерес к тому, чему другие отдавали душу.
Правильно разгадав причину ее молчания, Джералд потрепал ее
по плечу и торжествующе произнес:
— Вот видишь, Скарлетт. Ты сама понимаешь, что я нрав.
Ну, на что тебе такой муж, как Эшли? У всех у них мозги набекрень, у этих
Уилксов. — И, помолчав, прибавил вкрадчиво: — А Тарлтонов я просто так
помянул, не нравятся — не надо. Они славные парни, но если тебе больше по
сердцу Кейд Калверт, то, по мне, и он хорош. Калверты все — добрый народ, хоть
старик и взял себе в жены янки. А когда пробьет мой час… Слушай, детка! Я
завещаю Тару тебе и Кэйду…
