«Ибо она — единственное, что вечно… и для того, в чьих жилах
есть хоть капля ирландской крови, земля — это то же, что мать… Это
единственное, ради чего стоит трудиться, за что стоит бороться и умереть».
Да, за Тару стоило бороться, и она просто, без колебаний
включилась в эту борьбу. Она не позволит никому отнять у нее Тару. Никому не
удастся заставить ее и ее близких скитаться по свету и жить из милости у
родственников. Она не выпустит имения из своих рук, даже если для этого
придется изнурить работой и себя, и всех здесь живущих.
Глава 26
Скарлетт уже вторую неделю жила дома, когда на ноге у нее
загноился самый большой из натертых за время дороги волдырей, нога распухла,
надеть башмак стало невозможно, и она еле-еле ковыляла, наступая только на
пятку. Вид нарыва приводил ее в отчаяние. А что, если у нее начнется гангрена,
как у раненых? Доктора здесь нет, и она умрет. Жизнь ее сейчас была не сладка,
но расставаться с ней у Скарлетт вовсе не было охоты. И кто позаботится о Таре,
если ее не станет?
Первые дни Скарлетт еще надеялась, что Джералд возвратится к
жизни и возьмет бразды правления в свои руки, но прошли недели, и она поняла,
что эта надежда несбыточна. Теперь ей стало ясно: судьба имения и всех живущих
в нем — в ее неопытных руках, ибо Джералд был вое так же тих, молчалив,
погружен в себя, и его отсутствующий взгляд нагонял на нее страх. Когда она
обращалась к нему за советом, у него на все был один ответ:
— Сделай так, как считаешь лучше, доченька.
А порой и того хуже:
— Спроси лучше у мамы, котенок.
Мало-помалу Скарлетт поняла, что он останется таким уже
навсегда и до конца дней своих вечно будет ждать появления Эл-Аин, вечно будет
прислушиваться, не раздадутся ли ее шаги, — поняла и бесстрастно
примирилась с этой мыслью. Джералд жил в каком-то своем мире, где время
остановилось, а Эллин всегда находилась в соседней комнате. Казалось, смерть
Эллин отняла у него силу, и он сразу утратил и свою хвастливую самоуверенность,
и напористость, и свое неугомонное жизнелюбие. Эллин О’Хара была для него тем
зрительным залом, перед которым он разыгрывал увлекательный спектакль под
названием «Жизнь Джералда О’Хара». Теперь же огни рампы потухли, занавес
опустился навечно, зрительный зал внезапно куда-то исчез, и старый актер
остался как громом пораженный, один на пустых подмостках, тщетно ожидая очередной
реплики.
В то утро в доме было очень тихо, так как все, кроме
Скарлетт, трех лежавших в постели больных и Уэйда, отправились на поиски
бродившей по болоту свиньи. Даже Джералд вдруг как-то приободрился и с мотком
веревок на плече заковылял через вспаханное поле, опираясь на руку Порка.
Сьюлин и Кэррин, наплакавшись вволю, уснули; так повторялось по меньшей мере
два-три раза на дню: они принимались вспоминать Эллин, и слезы слабости и
скорби начинали струиться по их исхудалым щекам. Мелани, которую в этот день
впервые посадили в постели, подперев подушками и покрыв чиненой-перечиненой
простыней, одной рукой поддерживала льняную головку своего младенца, а другой —
и не менее нежно — черную курчавую — Дилсиного малютки. В ногах у нее сидел
Уэйд и слушал сказку.
Тишина, царившая в доме, невыносимо тяготила Скарлетт,
слишком живо напоминая ей мертвую тишину опустошенной страны, через которую
пробиралась она в долгий-долгий день бегства из Атланты. Хоть бы корова или
теленок замычали — так нет, молчат часами! За окном не раздавалось щебета птиц,
и даже шумное суматошное семейство пересмешников, из поколения в поколение
жившее в глухо шелестящей кроне магнолии, примолкло в этот день. Скарлетт
придвинула низкое кресло поближе к распахнутому окну своей спальни и, задрав
подол платья выше колен, опершись локтями о подоконник, сидела, глядя на
подъездную аллею, на газон, на пустынный зеленый выгон за дорогой. На полу
возле кресла стояла бадейка с колодезной водой, и время от времени она опускала
в нее воспаленную ступаю, кривясь от жгучей боли.
Так она сидела, уткнувшись подбородком в руки. Именно
теперь, когда ей нужно напрячь все силы, этот палец взял да нагноился! Разве
эти идиоты сумеют когда-нибудь поймать свинью! Поросят и тех они ловили по
одному целую неделю, а свинья вот уже вторую неделю гуляет себе на свободе.
Скарлетт была уверена, что пойди она с ними на болото, ей стоило бы только
подоткнуть повыше подол, взять в руки веревку, и она в два счета заарканила бы
эту свинью.
Ну, а что потом, после того, как свинья будет
поймана, — если она будет поймана? Что потом, когда они съедят и свинью, и
ее приплод? Жизнь-то будет продолжаться, а следовательно, не кончится и
потребность в еде. Надвигается зима, когда еды взять будет неоткуда, придут к
концу даже несчастные остатки овощей с соседских огородов. Надо запасти сушеных
бобов, и сорго, и муки, и рису, и… и… Да мало ли чего еще. Кукурузных и
хлопковых семян для весеннего посева и из одежды кое-чего. Откуда все это взять
и чем» расплачиваться?
Она тайком обшарила у Джералда карманы, залезла в его
шкатулку, но не обнаружила ничего, кроме пачки облигаций и трех тысяч долларов
купюрами Конфедерации. На это, пожалуй, все они могли бы один раз сытно
пообедать, подумала она с иронией, ведь теперь эти деньги почти ничего не
стоят. Но будь даже у нее деньги и возможность купить на них продуктов, как
доставить их сюда, в Тару? Почему господь допустил, чтобы старая кляча издохла?
Будь у них хотя бы эта несчастная, сворованная Реттом скотина — все было бы
подспорье! А какие прекрасные, гладкие мулы брыкались у них на выгоне за
дорогой! А какие красавицы были их упряжные лошади, и ее маленькая кобылка, и
сестринские пони, и большой жеребец Джералда! Как он скакал, как летела у него
из-под копыт земля! Ах, если бы сейчас хоть одного мула сюда — хоть самого что
ни на есть упрямого!
Ладно, когда нога у нее заживет, она пойдет пешком в
Джонсборо. Ей еще никогда не доводилось совершать столь длинное путешествие
пешком, но она его совершит. Если даже янки выжгли дотла весь город, она, конечно,
разыщет кого-нибудь и разузнает, где можно добыть продуктов. Заострившееся
личико Уэйда вдруг возникло у нее перед глазами. Он все время твердит, что не
любит ямса, все просит куриную ножку и риса с подливкой.
Залитый ярким солнечным светом сад внезапно потускнел, и
деревья поплыли перед ее затуманившимся взором. Скарлетт уронила голову на
руки, стараясь сдержать слезы. Плакать бесполезно теперь. От слез может быть
толк, когда рядом мужчина, от которого нужно чего-то добиться. Она сидела,
сжавшись в комочек, крепко зажмурив глаза, стараясь не разрыдаться, и в эту
минуту до нее долетел стук копыт. Но она не подняла головы. Ей так часто
чудилось, что она слышит этот звук, чуть не каждый день и каждую ночь, —
так же, как чудился ей шорох платья Эллин… И как всегда, сердце ее в этот миг
заколотилось, прежде чем она успела мысленно сказать себе: «Не будь дурой».
Но быстрый стук копыт стал замедляться, лошадь перешла с
галопа на шаг, и это, и ритмичный хруст гравия — все было слишком реально.
Кто-то подъехал верхом — может быть, от Тарлтонов или Фонтейнов? Скарлетт
подняла глаза. В кавалерийском седле сидел янки.
