Еще не осознав случившегося, она уже спряталась за
занавеской и как завороженная смотрела на всадника сквозь дымчатые складки
шелка, затаив дыхание от неожиданности и испуга.
Он мешковато сидел в седле — плотный мужчина в
полурасстегнутом синем мундире; у него было грубое лицо и неопрятная черная
борода. Маленькие, близко посаженные глаза, щурясь от солнца, спокойно
разглядывали дом из-под козырька жесткого синего кепи. Когда он медленно
спешился и закинул поводья на коновязь. Скарлетт наконец смогла вздохнуть — но
так болезненно И резко, словно после удара под ложечку. Янки! Янки с большущим
пистолетом на боку! А она одна в доме с тремя больными и с маленькими
детишками!
Пока он не спеша шагал по дорожке, держа одну руку на
кобуре, зыркая маленькими бусинками глаз вправо и влево, калейдоскоп
беспорядочных видений закружился перед мысленным взором Скарлетт: перерезанные
горла, надругательства над беззащитными женщинами, о которых шепотом
повествовала тетушка Питтипэт, дома, обращенные в пепел вместе с умирающими
людьми, дети, вздетые на штыки, чтобы не пищали, — все неописуемые ужасы,
таящиеся в слове «янки».
Ее первым побуждением было спрятаться в чулане, заползти под
кровать, спуститься по черной лестнице и броситься к болоту, зовя на
помощь, — что угодно, лишь бы убежать. Но тут скрипнули ступеньки крыльца
под осторожной ступней, затем она услышала, как солдат крадучись вошел в холл,
и поняла, что путь к отступлению отрезан. Оцепенев от страха, она
прислушивалась к его передвижениям из комнаты в комнату, и шаги звучали все
громче, все увереннее, по мере того как он убеждался, что дом пуст. Вот он
прошел в столовую и сейчас, верно, направился на кухню.
При мысли о кухне ярость полоснула Скарлетт по сердцу как
ножом и страх отступил. Там, на кухне, на открытом очаге стояли два горшка —
один с печеными яблоками, другой с похлебкой из овощей, раздобытых с таким
трудом на огороде в Двенадцати Дубах и у Макинтошей, — скудный обед,
которому надлежало утолить голод девяти людей и которого, в сущности, едва
могло хватить на двоих. Скарлетт уже несколько часов усмиряла свой
разыгравшийся аппетит, дожидаясь возвращения тех, кто ушел на болото, и при
мысли, что янки съест их жалкую еду, ее затрясло от злобы.
Будь они все прокляты! Они налетели на Тару как саранча,
опустошили ее и оставили людей медленно погибать с голоду, а теперь вернулись,
чтобы отнять последние жалкие крохи! Ее пустой желудок свело судорогой.
«Богом клянусь, уж этому-то янки больше не удастся ничего
украсть!» Она скинула со здоровой ноги истрепанную туфлю и босиком подошла к
бюро, не чувствуя даже боли от нарыва. Бесшумно выдвинув верхний ящик, она
вынула оттуда тяжелый пистолет — привезенный из Атланты пистолет Чарльза, из
которого ему так ни разу и не довелось выстрелить. Она пошарила в кожаном
патронташе, висевшем на стене под саблей, достала патрон и недрогнувшей рукой
вложила его в патронник. Затем быстро и все так же бесшумно проскользнула на галерею,
окружавшую холл, и стала спускаться по лестнице, держась одной рукой за перила,
сжимая в другой руке пистолет, прикрытый у бедра складками юбки.
— Кто здесь? — раздался громкий гнусавый окрик, и
она замерла на середине лестницы, чувствуя, как кровь стучит у нее на висках,
заглушая этот голос. — Стой, стрелять буду!
Он появился в дверях столовой, весь подобравшись, как для
прыжка: в одной руке у него был пистолет, в другой — маленькая шкатулка
розового дерева с швейными принадлежностями: золотым наперстком, корундовым
желудем с золотой шапочкой для штопки и ножницами с позолоченными колечками. У
Скарлетт ноги стали ледяными от ужаса, но лицо ее было искажено яростью.
Шкатулка Эллин у него в руках! Ей хотелось крикнуть: «Положи! Сейчас же положи
ее на место, ты, грязная…», но язык ей не повиновался. Она просто стояла и
смотрела на янки и увидела, как напряженная настороженность его лица сменилась
полунахальной, полуигривой ухмылкой.
— Да тут кто-то есть, в этом доме, — сказал он и,
пряча пистолет в кобуру, шагнул через порог прямо к ней и остановился под
лестницей. — Ты что ж — совсем одна здесь, малютка?
Быстрым, как молния, движением она вскинула руку с
пистолетом над перилами, целясь в ошеломленное бородатое лицо, и, прежде чем
солдат успел расстегнуть кобуру, спустила курок. Отдачей ее качнуло назад, в
ушах стоял грохот выстрела, и от кислого порохового дыма защекотало в носу.
Солдат повалился навзничь, прямо на порог столовой, под тяжестью его падения
задрожал пол и мебель. Шкатулка «выпала из его руки, и все содержимое
рассыпалось по полу. Почти не сознавая, что она делает, Скарлетт сбежала с
лестницы и стала над ним, глядя на то, что осталось от его лица — на красную
впадину над усами там, где был нос, на остекленелые, обожженные порохом глаза.
Две струйки крови медленно змеились по полу: одна стекала с лица, другая
выползала из-под головы.
Он был мертв. Сомнений быть не могло. Она убила человека.
Дым медленно поднимался к потолку, красные ручейки
расползались у ее ног. Минуту, равную вечности, она стояла неподвижно, и все
звуки, все запахи, разлитые в теплом летнем воздухе, приобрели вдруг какую-то
несообразность и, казалось, многократно усилились: частый стук ее сердца,
похожий на барабанную дробь, жесткий глухой шелест магнолии за окном, далекий жалобный
крик болотной птицы, сладкий аромат цветов, летящий из сада. s Она убила
человека — она, всегда, даже на охоте, старавшаяся не видеть, как убивают
зверя, не выносившая визга свиньи под ножом или писка кролика в силке. «Это
убийство, — тупо думала она. — Я совершила убийство. Нет, это
происходит не со мной». В глаза ей бросилась короткопалая волосатая рука на
полу, близко-близко от шкатулки для рукоделия, и внезапно жизнь вернулась к
ней, возродилась с необычайной силой, и чувство радости, жестокой, звериной
радости, охватило ее. Ей захотелось наступить на кровавую вмятину носа,
почувствовать теплую кровь на своей босой ступне. Она совершила возмездие — за
Тару, за Эллин.
Наверху на галерее раздались торопливые, неуверенные шаги…
На секунду все замерло, затем шаги возобновились, но теперь стали медленными,
шаркающими, с металлическим постукиванием. Ощущение времени и реальности
происходящего возвратилось к Скарлетт, она подняла голову и увидела Мелани. В
рваном пеньюаре, служившем ей ночной сорочкой, Мелани стояла на лестнице,
сжимая тяжелую саблю Чарльза в немощной руке. Взгляд Мелани, казалось, сразу
охватил представшую ей картину, страшную суть случившегося: распростертое в
кровавой луже тело в синем мундире, шкатулочку на полу возле него и Скарлетт,
босиком, с большим пистолетом в руке, с посеревшим лицом.
В напряженной тишине их глаза встретились. Всегда такое
кроткое лицо Мелани было исполнено мрачной гордости. Одобрение и свирепая
радость — сродни огню, горевшему в груди Скарлетт, — сверкнули в ее
улыбке.
«Что это… Что это? Да ведь она такая же, как я! Она
чувствует то же, что и я! — пронеслось, в голове Скарлетт в эту
долгую-долгую секунду. — Она бы поступила так же!» Взволнованно смотрела
она на пошатывающуюся Мелани, к которой никогда не испытывала ничего, кроме
презрения и неприязни. А сейчас, заглушая ненависть к этой женщине — к жене
Эшли, — в душе Скарлетт зарождалось чувство восхищения и сродства. Ей,
очистившейся в этот миг прозрения от всяких мелких чувств, за голубиной
кротостью глаз и нежностью голоса Мелани открылась твердая, как сталь клинка,
воля и мужество воина.
