— Не стану я работать в поле, как негритянка! Ты не
можешь меня принудить. Что, если кто-нибудь из наших друзей узнает об этом?
Что, если.., если мистер Кеннеди услышит? Господи, да если б мама…
— Ты только помяни еще раз маму, Сьюлин О’Хара, и я
тебя отхлестаю по щекам! — вскричала Скарлетт. — Мама работала на
этой плантации побольше любой негритянки, и ты знаешь это, госпожа белоручка!
— Неправда! Во всяком случае, не в поле! И меня ты не
заставишь! Я пожалуюсь на тебя папе, и он не велит мне работать.
— Посмей только беспокоить отца своими
глупостями! — прикрикнула на нее Скарлетт, исполненная страхом за Джералда
и злобы на сестру.
— Я помогу тебе, сестричка, — кротко сказала
Кэррин. — Я и работаю за Сью и за себя. Она еще не поправилась, ей вредно
быть на солнце.
— Спасибо тебе, малышка, — благодарно сказала
Скарлетт, не без тревоги, однако, поглядев на младшую сестру.
Задумчивое личико Кэррин, прежде такое бело-розовое и
нежное, как лепестки цветущих яблонь, кружимые в воздухе весенним ветерком,
утратило теперь все оттенки розового, сохранив лить сходство с бледным цветком.
После того как Кэррин пришла в себя и обнаружила, что Эллин больше нет, что
Скарлетт превратилась в фурию и весь мир изменился неузнаваемо, а непрестанный
труд сделался законом их существования, она стала молчалива я жила, казалось,
как в тумане. Хрупкая натура Кэррин никак не могла примениться к новому образу
жизни. Ее разум не в состоянии был охватить всего, что произошло вокруг, и она,
словно лунатик, бродила по усадьбе, послушно выполняя указания Скарлетт. Она
была очень слаба — и с виду, да и по существу, — но покорна, старательна и
услужлива. В те минуты, когда она не была занята какой-нибудь порученной ей
работой, ее пальцы перебирали четки, а губы шептали молитвы: она молилась о
матери и о Брейте Тарлтоне. Скарлетт и не предполагала, что смерть Брента будет
для нее таким ударом и что ее печаль неисцелима. Для Скарлетт Кэррин все еще
была «малышка» — слишком еще дитя, чтобы у нее мог быть настоящий роман.
Стоя под солнцем между рядами хлопка, чувствуя, как от
бесконечных наклонов и выпрямлений разламывается спина и горят загрубевшие
мозолистые ладони, Скарлетт подумала о том, как хорошо было бы иметь сестру, в
которой сила и настойчивость Сьюлин сочеталась бы с мягкостью Кэррин. Ведь
Кэррин собирала хлопок так исправно и прилежно. Однако через час уже стало ясно,
что это не Сьюлин, а Кэррин недостаточно еще оправилась для такой работы. И
Скарлетт отослала домой и ее.
Теперь между длинных рядов хлопчатника трудились только
Скарлетт, Дилси и Присси. Присси собирала хлопок лениво, с прохладцей и не
переставала жаловаться на боль в ногах, ломоту в спине, схватки в животе и
усталость, пока мать не кинулась на нее со стеблем хлопчатника и не отстегала
так, что та подняла страшный визг. После этого работа стала спориться у нее
лучше, но она старалась держаться на безопасном расстоянии от матери.
Дилси работала молча, неутомимо, как машина, и Скарлетт,
которая уже едва могла разогнуть спину и натерла себе плечо тяжелой сумкой,
куда собирала хлопок, подумала, что такие работники, как Дилси, на вес золота.
— Дилси, — сказала она, — когда вернутся
хорошие времена, я не забуду, как ты себя показала в эти дни. Ты молодчина.
Лицо бронзовой великанши не расплылось от ее похвалы в
довольной ухмылке и не сморщилось от смущения, как у других негров. Оно
осталось невозмутимым. Дилси повернулась к Скарлетт и сказала с достоинством:
— Спасибо, мэм. Но мистер Джералд и миссис Эллин всегда
были очень добры ко мне. Мистер Джералд купил мою Присси, чтобы я не тосковала
по ней, и я этого не забыла. Я ведь наполовину индианка, а наш народ не забывает
тех, кто делает нам добро. Но я недовольна моей Присси. От нее мало толку.
Похоже, она чистая негритянка, в отца пошла. Отец-то ведь у нее был большой
шалопай.
Хотя Скарлетт, в сущности, не получила помощи ни от кого,
кроме Дилси, и ей самой пришлось взяться за сбор хлопка, она, невзирая на
усталость, воспряла духом, видя, как хлопок медленно, но неуклонно
перекочевывает с плантации в хижины. В хлопке было что-то придававшее ей
уверенность — какая-то надежность. Тара разбогатела на хлопке, как и весь Юг, а
Скарлетт была в достаточной мере южанкой, чтобы верить: и Тара, да и весь Юг
снова подымут голову над красными просторами земли.
Конечно, хлопка она собрала не так уж много, но все же это
кое-что. Она выручит за него немного конфедератских денег, и это даст ей
возможность приберечь зеленые купюры и золото из бумажника янки до тех пор,
когда без них нельзя будет обойтись. Весной она постарается вызволить Большого
Сэма и других рабов с плантации, которых мобилизовало правительство
Конфедерации, а если их не отпустят, тогда на деньги янки она купит рабов у
кого-нибудь в округе. И весной будет сеять и сеять… Распрямив натруженную
спину, она окинула взглядом побуревшие к осени поля и увидела перед собой
уходящие вдаль акр за акром зеленые всходы будущего урожая.
Весной! Быть может, к весне война кончится и снова настанут
хорошие времена. И победит ли Конфедерация или потерпит поражение, все равно
жизнь станет легче. Будь что будет, лишь бы не жить в вечном страхе, что тебя
оберет до нитки та или другая армия. Когда война кончится, плантация их
прокормит. О, лишь бы только кончилась война! Тогда можно будет бросать в землю
семена, не боясь, что не доведется снять урожай!
Надежда забрезжила впереди. Война не может длиться вечно. У
Скарлетт было немножко хлопка, у нее была лошадь и небольшая, но драгоценная
кучка денег. Да, худшие времена остались позади!
Глава 27
Как-то в полдень они сидели за обеденным столом, поглощая
новоизобретенный Мамушкой пудинг из кукурузной муки и сушеной черники,
подслащенный сорго. Была середина ноября, в воздухе уже чувствовалась прохлада
— первая предвестница зимы, — и Порк, стоявший за стулом Скарлетт,
вопросил, довольно потирая руки:
— А не приспело ли время заколоть свинью, мисс
Скарлетт?
— Что, у тебя уже слюнки потекли? Небось спишь и видишь
требуху? — с усмешкой спросила Скарлетт. — Да я и сама не прочь
отведать свежей свининки, и если погода продержится еще несколько дней,
пожалуй, мы…
Мелани перебила ее, замерев с ложкой у рта:
— Слышишь, дорогая? Кто-то едет!
— Кричит кто-то, — встревоженно сказал Порк. В
хрустком осеннем воздухе уже отчетливо был слышен стук копыт — частый, как
толчки испуганного сердца, — и высокий женский голос, срывающийся на
отчаянный вопль:
— Скарлетт! Скарлетт!
Скрестились испуганные взгляды, и в следующее мгновение все
вскочили, отодвигая стулья. Несмотря на испуг, исказивший голос, его узнал
каждый: кричала, звала на помощь Салли Фонтейн, всего час назад заглянувшая к
ним по дороге в Джонсборо перемолвиться словечком. Все бросились, толкая друг
друга, к входной двери и увидели, что Салли — растрепанная, шляпа болтается за
спиной — вихрем мчится на взмыленной лошади по подъездной аллее к дому. Не
осаживая коня, Салли бешеным галопом подскакала прямо к крыльцу и, махнув рукой
назад, туда, откуда примчалась, крикнула:
