Он перенимал у них то, что считал для себя полезным, и
отбрасывал остальное. Он открывал, что покер и ясная голова во хмелю могут
сослужить неплохую службу, и пришел к заключению, что покер — одно из самых
полезных изобретений южан. Вот эта его врожденная смекалка в карточных играх и
способность легко поглощать золотистое питье и принесли Джералду два самых
драгоценных приобретения — его плантацию и его черного лакея. Третьим
драгоценным приобретением была его жена, но за нее он мог благодарить лишь
непостижимую милость господа бога.
Лакей по имени Порк, ослепительно черный, вышколенный,
исполненный чувства собственного достоинства, знающий толк во всех тонкостях
портняжного искусства и элегантности, перешел во владение Джералда в результате
затянувшейся до утра партии в покер с плантатором с острова Сент-Саймон,
умевшим не менее стойко блефовать, чем Джералд, по проявившим меньшую стойкость
по части новоорлеанского рома. И хотя прежний владелец Порка хотел потом
откупить его обратно и предлагал двойную цену, Джералд отказался наотрез, ибо
обладание первым в его жизни рабом, да к тому же еще «лучшим, черт подери,
лакеем на всем побережье», явилось важным шагом на пути к исполнению его
заветной мечты — стать и землевладельцем и рабовладельцем.
Он уже давно пришел к решению, что не будет, как Джеймс И
Эндрю, всю жизнь заниматься торговлей и просиживать ночи при свечах, подбивая
итог под колонками цифр. Не в пример братьям, он остро чувствовал своего рода
социальное клеймо на тех, кого именовали здесь «торговым людом». Джералд хотел
стать плантатором. Выходец из семьи ирландских арендаторов, некогда владевшей
пахотными землями и охотничьими угодьями, он страстно желал насладиться видом
зеленеющих акров собственных возделанных полей. Целеустремленно и безоглядно он
мечтал о собственном Доме, собственной плантации, собственных лошадях,
собственных рабах. И здесь, в этой новой стране, не ведающей двух главных
опасностей, которые подстерегают землевладельца у него на родине, —
налогов, пожирающих весь доход от урожая, и неизбывной угрозы
конфискации, — он намерен был воплотить в жизнь свою мечту. Но шли годы, и
он понял, что честолюбивые замыслы — одно, а осуществление их — нечто другое.
Местная земельная знать оказалась крепостью, проникнуть внутрь которой у него
не было никакой надежды.
И тут рука Судьбы и рука карточного игрока преподнесли ему
кусок земли, который он впоследствии нарек Тарой, и подвигли его тем самым
перебраться с побережья в глубь Северной Джорджии.
Однажды теплой весенней ночью в одном из салунов Саванны до
ушей его случайно долетели слова какого-то незнакомца, заставившие его сразу
обратиться в слух. Незнакомец, уроженец Саванны, только что возвратился в
родной город после двенадцати лет; проведенных в глубине штата. Он был
участником земельной лотереи, организованной штатом с целью поделить на участки
обширную территорию Центральной Джорджии, уже очищенной от индейских племен за
год до того, как Джералд прибыл в Америку. Человек этот отправился туда и
основал плантацию, но дом, который он себе построил, сгорел, «проклятое это
место» ему осточертело, и он был бы рад поскорее сбыть его с рук.
Джералд, никогда не расстававшийся с мечтой приобрести
собственную плантацию, представился незнакомцу и с возрастающим интересом стал
слушать его рассказ о том, что на север штата хлынули переселенцы из обеих
Карелии и Виргинии. Джералд уже достаточно давно жил на побережье, чтобы
усвоить характерный для местных жителей взгляд на остальную часть штата как на
непроходимую лесную чащу, где за каждым деревом прячется индеец. Правда, по
делам своих братьев он поднимался на сотню миль вверх по реке Саванне, побывал
в Огасте и в старых городах еще дальше к западу. Он знал, что эта часть штата
не менее заселена, чем побережье, но по рассказам незнакомца выходило, что его
плантация расположена более чем в двухстах пятидесяти милях к северо-западу от
Саванны, немного южнее реки Чаттахучи. Джералд считал, что земли к северу от
этой реки еще заселены индейцами племени чероки, и поэтому был очень удивлен,
когда незнакомец стал рассказывать, какие на этих новых землях возникли процветающие
города и поместья, и посмеялся его вопросу — не тревожат ли их индейцы?
Через час беседа начала увядать, и тогда Джералд, уставив на
незнакомца невиннейший взгляд ярко-голубых глаз и затаив на дне души
коварнейший умысел, предложил составить партию в покер. Текли ночные часы, и
стаканы бессчетно наполнялись и опустошались, остальные игроки мало-помалу
выходили из игры, и лишь Джералд продолжал сражаться с незнакомцем уже один на
один. Незнакомец двинул на середину стола все свои фишки и прикрыл их сверху
купчей на плантацию. Джералд тоже двинул все свои фишки, а поверх них бросил
бумажник. Тот факт, что содержимое бумажника являлось собственностью фирмы
братьев О’Хара, не слишком обременял совесть Джералда, и каяться в своем грехе
завтра перед утренней мессой он не собирался. Джералд знал, чего хочет, а в
этих случаях он всегда шел к цели напролом. К тому же он крепко верил в свою
звезду и в то, что кривая вывезет, а потому даже не задумывался над тем, чем он
будет отвечать, если партнер еще повысит ставку.
— Не стану утверждать, будто вам достался в руки клад,
а как подумаю, что мне не надо больше платить налогов, так прямо гора с
плеч, — сказал обладатель каре в тузах и крикнул, чтобы подали перо и
чернила. — Дом сгорел год назад, поля заросли кустарником и молодой
сосновой порослью, но, так или иначе, теперь это ваше.
— Никогда не мешай карты с виски, если ты не всосал
ирландский самогон с материнским молоком, — наставительно сказал Джералд
Порку в то утро, когда лакей помогал ему отойти ко сну.
И слуга, исполненный восхищения своим новым хозяином и уже
начавший даже перенимать его ирландский акцент, ответствовал, как положено, на
такой смеси местного наречия с говором графства Мит, что это озадачило бы
любого, кроме них двоих.
Илистая река Флинт, молчаливо проложившая себе путь между
высокими темными стенами сосен и черных дубов, оплетенных диким виноградом,
принимала в свои объятия новоприобретенных владения Джералда, омывая их с двух
сторон. Глядя с невысокого холма, где когда-то стоял дом, на живую
темно-зеленую стену, Джералд испытывал приятное чувство собственничества,
словно он сам возвел эту ограду вокруг своих владений. Он стоял на почерневшем
каменном фундаменте сгоревшего дома, скользил взглядом по длинной аллее,
тянувшейся от дома к проселочной дороге, и про себя чертыхался от радости,
слишком глубокой, чтобы он мог выразить ее словами благодарственной молитвы.
Эти два ряда величественных деревьев принадлежали ему, и эта заброшенная
лужайка, заросшая сорной травой по пояс, и эти еще молоденькие магнолии,
осыпанные крупными белыми звездами цветов. Невозделанные поля с порослью
кустарников и проклюнувшимися из красной глины молоденькими сосенками,
раскинувшиеся во все четыре стороны от этого холма, принадлежали ему, Джералду
О’Хара, который, как истинный ирландец, умел пить не хмелея и не боялся, когда
надо все поставить на карту.
Закрыв глаза, Джералд вслушивался в тишину этих еще не
разбуженных к жизни полей: о» знал, что обрел свое гнездо. Здесь, на этом
месте, где он стоит, подымутся кирпичные, беленные известкой стены его дома.
Там, по ту сторону дороги, возникнет ограда, за которой будет пастись хорошо
откормленный скот и чистокровные лошади, а красная земля, покато спускающаяся к
влажной пойме реки, засверкает на солнце белым лебяжьим пухом хлопка — акрами
хлопка! И слава рода О’Хара заблистает снова!
