— Да видите ли, сэр, мне не хотелось обременять вас
этой просьбой, а мой отец…
— Твой отец прекрасный человек, спору нет, но очень уж
строг, так что вот, бери, и чтоб больше мы с тобой к этому разговору не
возвращались.
Жены плантаторов капитулировали последними. Но после того,
как миссис Уилкс, «настоящая, — по словам Джералда, — леди, иной раз
просто ни словечка не проронит», сказала как-то вечером своему мужу, заслышав
знакомый стук копыт по аллее:
«Язык у него ужасный, но тем не менее он джентльмен», —
можно было считать, что Джералд занял подобающее место в обществе.
Сам же он даже не подозревал, что ему понадобилось на это
почти десять лет, поскольку попросту не замечал косых взглядов соседей. С той
минуты, как его нога ступила на землю Тары, он ни на секунду не усомнился в
своей принадлежности к верхам местного общества.
Когда Джералду стукнуло сорок три и он стал еще румянее и
смуглее и так раздался в плечах, что имел уже вид завзятого сквайра-охотника,
прямо с обложки цветного иллюстрированного журнала, у него возникло решение:
его бесценное поместье и распахнутые настежь сердца и двери местных плантаторов
— это еще не все. Ему нужна жена.
Имению настоятельно требовалась хозяйка. Толстой
поварихе-негритянке, переброшенной по необходимости со двора на кухню, никак не
удавалось вовремя управиться с обедом, а негритянке-горничной, снятой с полевых
работ, сменить в срок постельное белье и смести с мебели пыль, вследствие чего
при появлении гостей в доме поднималась дикая суматоха. На Порка, единственного
в Таре вышколенного слугу, было возложено общее наблюдение за челядью, но и он,
при попустительстве не привыкшего к упорядоченной жизни Джералда, стал с годами
небрежен и ленив. Своими обязанностями лакея он, правда, не пренебрегал,
содержал комнату Джералда в порядке и прислуживал за столом умело и с
достоинством, как заправский дворецкий, но в остальном предоставлял всему идти
своим ходом.
С безошибочным природным инстинктом слуги-негры очень скоро
раскусили нрав хозяина и, зная, что собака, которая громко брешет, кусать не
станет, беззастенчиво этим пользовались. Воздух то и дело сотрясали угрозы
распродать рабов с торгов или спустить с них шкуру, но с плантаций Тары еще не
было продано ни одного раба, и только один получил порку — за то, что любимая
лошадь Джералда после целого дня охоты осталась неухоженной.
От строгого взгляда голубых глаз Джералда не укрылось, как
хорошо налажено хозяйство у его соседей и как умело управляются со своими
слугами аккуратно причесанные, шуршащие шелковыми юбками хозяйки дома. Ну, а
то, что они от зари до зари хлопочут то в детской, то на кухне, то в прачечной,
то в бельевой, — это ему как-то не приходило на ум. Он видел только
результаты этих хлопот, и они производили на неге неотразимое впечатление.
Неотложная необходимость обзавестись женой стала ему
окончательно ясна однажды утром, когда он переодевался, чтобы отправиться
верхом на заседание суда, и Порк подал ему любимую плоеную рубашку, приведенную
в столь плачевное состояние неумелой починкой служанки, что Джералду не
оставалось ничего другого, как отдать ее лакею.
— Мистер Джералд, — сказал расстроенному хозяину
Порк, благодарно складывая рубашку, — вам нужна супруга. Да такая, у
которое в дому полным-полно слуг. Джералд не преминул отчитать Порка за
нахальство, но в глубине души знал, что тот прав. Джералд хотел иметь жену и
детей и понимал, что долго тянуть с этим делом нельзя, иначе будет поздно. Но
он не собирался жениться на ком попало, подобно мистеру Калверту,
обвенчавшемуся с гувернанткой-янки, пестовавшей его оставшихся без матери
детей. Его жена должна быть леди, благородная леди, с такими же изящными
манерами, как и миссис Уилкс, и с таким же умением управлять большим
хозяйством.
Но на пути к браку вставали два препятствия. Первое: все
невесты в графстве были наперечет. И второе, более серьезное:
Джералд был чужеземец и в какой-то мере «пришлый», хотя и
обосновался тут десять лет назад. О его семье никому ничего не было известно.
Правда, плантаторы Центральной Джорджии не держались столь обособленно и
замкнуто, как аристократы побережья, однако и здесь ни одна семья не пожелала
бы выдать дочку замуж за человека, дед которого никому не был известен.
Джералд знал, что, несмотря на искреннее к нему расположение
всех, кто с ним охотился, выпивал и толковал о политике, ни один из них не
просватает за него свою дочь. А ему отнюдь не улыбалось, чтобы пошли слухи о
том, что, дескать, такой-то или такой-то плантатор должен был, к своему
прискорбию, отказать Джералду О’Хара, добивавшемуся руки его дочери. Но,
понимая это, он вовсе не чувствовал себя униженным. Чтобы Джералд О’Хара
признал кого-то в чем-то выше себя — такого еще не бывало да и быть не могло ни
при каких обстоятельствах. Просто в этом графстве были свои чудные обычаи,
согласно которым девушек выдавали замуж лишь за тех, чьи семьи прожили на Юге
не каких-то двадцать два года, а много больше, владели землей, рабами и
предавались только тем порокам, которые вошли здесь в моду в эти годы.
— Укладывай пожитки. Мы едем в Саванну, — сказал
Джералд Порку, — И если там у тебя хоть раз сорвется с языка: «Язви его
душу!» или «Дуй его горой!», я тут же продам тебя с торгов. Ты видишь, я сам
воздерживаюсь, теперь от таких выражений.
Джеймс и Эндрю, думал Джералд, глядишь, что-нибудь да
присоветуют ему по части женитьбы. Быть может, у кого-нибудь из их приятелей
есть дочь на выданье, отвечающая его требованиям, и он составит подходящую для
нее партию. Джеймс и Эндрю выслушали его терпеливо, но ничего утешительного
предложить не сумели. Родственников, которые могли бы посодействовать
сватовству, у них в Саванне не было, так как оба брата прибыли сюда уже
женатыми людьми. Л дочери их друзей все успели выйти замуж и обзавестись
детьми.
— Ты человек небогатый и незнатный, — сказал
Джеймс.
— Кой-какое состояние я себе сделал и сумею прокормить
большую семью. А на ком попало я и сам не женюсь.
— Хочешь высоко залететь? — сухо заметил Эндрю.
Все же они сделали для Джералда что могли. Джеймс и Эндрю были уже в преклонных
летах и на хорошем счету в Саванне. Друзей у них было много, и они целый месяц
возили Джералда из дома в дома на ужины, на танцы, на пикники.
— Есть тут одна, — признался в конце концов
Джералд. — Очень она мне приглянулась. Ее, признаться, еще на свете не
было, когда я здесь причалил.
— Кто же эта особа?
— Мисс Эллин Робийяр, — с деланной небрежностью
отвечал Джералд, ибо взгляд темных миндалевидных глаз этой девушки проник ему в
самое сердце. Она очаровала его сразу, несмотря на странное, казалось бы, для
пятнадцатилетней девушки отсутствие резвости и молчаливость. И была в ее лице
какая-то затаенная боль, так разбередившая ему душу, что ни к одному живому
существу на свете он еще не проявлял столь участливого внимания.
