— Да ты же ей в отцы годишься!
— Ну и что, я еще мужчина хоть куда! — воскликнул
чрезвычайно задетый этими словами Джералд. Джеймс спокойно разъяснил ему:
— Послушай, Джерри. Во всей Саванне не сыщется более
неподходящей для тебя невесты. Ведь этот Робийяр, ее отец, — он француз, а
они все гордые, как сатана. И ее мать — упокой, господи, ее душу — была очень
важная дама.
— А мне наплевать, — сказал Джералд. — Мать
ее, кстати, уже в могиле, а старику Робийяру я пришелся по душе.
— Как мужчина мужчине — может быть, но только не как
зять.
— Да и девушка никогда за тебя не пойдет, —
вмешался Эндрю. — Она вот уже год как сохнет по этому повесе, Филиппу
Робийяру, ее кузену, хотя вся семья денно и нощно уговаривает ее перестать о
нем думать.
— Он уже месяц как уехал в Луизиану, — сказал
Джералд. — Как ты это узнал?
— Узнал, — коротко ответил Джералд, не желая
признаваться, что источником этих ценных сведений был Пори, и умолчав также о
том, что Филипп уехал лишь по настоянию родителей. — Не думаю, чтобы она
так уж была в него влюблена — это у нее пройдет. Какая там может быть любовь в
пятнадцать лет.
— Все равно они скорее согласятся выдать ее за этого
головореза-кузена, чем за тебя.
Словом, Джеймс и Эндрю были поражены не менее всех других,
когда стало известно, что дочь Пьера Робийяра выходит замуж за того маленького
ирландца из Северной Джорджии. В домах Саванны шептались и судачили по адресу
Филиппа Робийяра, отбывшего на Запад, но пересуды пересудами, а толком никто
ничего не знал, и для всех оставалось загадкой, почему самая красивая из
девочек Робийяр решилась выйти замуж за шумного краснолицего ирландца, ростом
едва-едва ей по плечо.
Да и сам Джералд не очень-то хорошо был осведомлен о том,
как все это произошло. Он понимал одно: чудо все-таки свершилось. И впервые в
жизни ощутил совершенно несвойственные ему робость и смирение, когда Эллин,
очень бледная, очень спокойная, легко прикоснувшись рукой к его руке,
произнесла:
— Я согласна стать вашей женой, мистер О’Хара.
Пораженное как громом этой вестью, все семейство лишь отчасти прозревало
истинную подоплеку случившегося, и только Мамушка знала о том, как Эллин,
проплакав всю ночь навзрыд, словно ребенок, наутро с твердостью внезапно
повзрослевшей женщины объявила о своем решении.
Исполненная мрачных предчувствий Мамушка передала ей в тот
вечер небольшой сверток, присланный из Нового Орлеана, с адресом, написанным
незнакомой рукой. Эллин развернула сверток, вскрикнула и выронила из рук
медальон со своим портретом на эмали. К медальону были приложены четыре письма
Эллин к ее кузену и краткое послание нью-орлеанского священника, извещавшее о
смерти Филиппа Робийяра, последовавшей в результате драки в одном из городских
баров. — Это они заставили его уехать — отец, Полин и Евлалия. Я ненавижу
их. Всех ненавижу. Видеть их не могу. Я уеду отсюда. Уеду, чтобы никогда больше
их не видеть! Уеду из этого города, где все будет вечно напоминать мне о… о
нем!
Ночь уже близилась к рассвету, когда Мамушка, тоже
проливавшая горючие слезы, гладя темноволосую головку хозяйки, сделала робкую
попытку возразить: — Бог с вами, голубка! Негоже это!
— Я уже решила! Он хороший, добрый человек! Я выйду за
него замуж или приму постриг в чарльстонском монастыре.
Именно эта угроза и вынудила в конце концов растерянного,
убитого горем Пьера Робийяра дать согласие на брак. Для убежденного
пресвитерианина, хотя и происходившего из католической семьи, брак дочери с
Джералдом О’Хара представлялся все же менее страшным, чем принятие ею
монашеского обета. Если не считать того, что жених — человек без роду без
племени, во всем остальном он был не так уж плох.
И вот Эллин, теперь уже Эллин О’Хара, покинула Саванну,
чтобы никогда сюда более не возвращаться, и в сопровождении своего немолодого
мужа. Мамушки и двадцати слуг-негров прибыла в Тару.
На следующий год родился их первый ребенок, и они окрестили
девочку Кэти-Скарлетт — в честь матери Джералда. Сам Джералд был слегка
разочарован, ибо ждал наследника, но тем не менее появление на свет
темноголовой малютки доставило ему такую радость, что он выставил бочку рома
для всех рабов Тары, да и сам был шумно и безудержно пьян.
Если Эллин в какую-нибудь горькую минуту и пожалела о своем
скоропалительном решении выйти замуж за Джералда, то никто, а тем более Джералд,
никогда об этом не узнал. И Джералда прямо распирало от гордости, когда он
глядел на свою жену. А Эллин навсегда вычеркнула из памяти маленький приморский
городок вместе со всем, что было с ним связано, и, ступив на землю Северной
Джорджии, обрела там новую родину.
В памяти остался величавый и горделивый, как плывущий под
всеми парусами корабль, дом ее отца — изящное здание во французском
колониальном стиле: мягкие, женственно округлые линии, бледно-розовые
оштукатуренные стены, высокий портал, плавно сбегающие вниз широкие ступени
парадной лестницы, окаймленные тонким кружевом чугунных перил… Богатый,
изысканный и надменный дом. Здесь, в Северной Джорджии, ее встретил суровый
край и закаленные в лишениях люди. Вдали, куда бы ни устремляла она взор с плато,
раскинувшегося у подножия Голубого хребта, повсюду были красноватые пологие
холмы с массивными выходами гранита и высокие мрачные сосны. Дикой,
неукрощенной представлялась ей эта природа после привычной для глаз мягкой
красоты прибрежных островов, поросших серым мягким мхом и темно-зеленой чащей
кустарников, после белых лент пляжей, прогретых лучами субтропического солнца,
и просторных, плоских песчаных равнин, зеленеющих пальмами и молодой нежной
порослью.
Здесь же вслед за жарким летом наступила студеная зима, а в
людях бурлила невиданная энергия и сила. Они отличались легким и веселым
нравом, были добры, великодушны, любезны и в то же время необычайно упрямы,
вспыльчивы и жизнестойки. На побережье мужчины гордились умением не утрачивать
самообладания и хороших манер в любых обстоятельствах — будь то поединок или
кровная месть, — тогда как здесь все проявляли необузданность и склонность
к бешеным выходкам. Жизнь на побережье была окрашена в мягкие, ровные тона.
Здесь она бурлила — молодая, неукрощенная, жадная.
Все, кого знала Эллин в Саванне, казалось, были отлиты по
одному образцу, столь мало различались их взгляды и привычки, теперь же она
столкнулась с разными, непохожими друг на друга людьми. Поселенцы Северной
Джорджии перекочевали сюда из самых разных уголков земного шара — из Каролины и
Виргинии, из Европы и с далекого Севера — и из других частей Джорджии.
Некоторые из них, подобно Джералду, были ново-пришельцами, искателями счастья.
Другие, подобно Эллин, принадлежали к старинным родам, дальние отпрыски
которых, не удовлетворенные жизнью на родине, решили обрести рай на чужбине. А
немало было и тех, кого занесло в эти края случайным ветром или пригнало
извечное беспокойство, бурлившее в крови и унаследованное от отцов-пионеров.
Весь этот разношерстный люд, с очень несхожим прошлым, вел весьма
непринужденный образ жизни, лишенный каких-либо стеснительных правил, с чем
Эллин так никогда и не смогла до конца свыкнуться. На побережье она интуитивно
знала, как поведут себя люди в тех или иных обстоятельствах. Как поступят
житель Северной Джорджии — предугадать было невозможно.
