Мамушка фыркнула.
— Янки! Да уж, мэм, эти янки говорят все, что им взбредет
на ум, только что-то я не приметила, чтобы к ним много сватались.
— Но ведь рано или поздно они все равно выходят
замуж, — возразила Скарлетт. — Янки же не вырастают просто так из-под
земли. Значит, они выходят замуж и рожают детей, и притом их там очень много.
— Мужчины женятся на них ради денег, — убежденно
заявила Мамушка.
Скарлетт окунула кусок оладьи в соус и отправила в рот.
Может, Мамушка и знает, о чем толкует. Может, в этом и вправду что-то есть,
ведь Эллин в общем-то говорит то же самое, только выражается по-другому, более
деликатно. Да в сущности, матери всех ее подруг внушают своим дочерям, что они
должны казаться беспомощными, беззащитными, кроткими, как голубки, неземными
существами. Ведь не зря же было выработано и так прочно внедряется это
притворство! Может, она к впрямь вела себя слишком смело? Иной раз она спорила
с Эшли и позволяла себе открыто высказывать свое мнение. Что, если это, а также
и пристрастие к далеким прогулкам пешком или верхом, оттолкнуло от нее Эшли и
заставило обратить внимание на хрупкую Мелани? Быть может, поведи она себя
по-другому… Однако она чувствовала, что перестанет уважать Эшли, если окажется,
что он способен попасться на крючок таких обдуманных женских уловок. Ни один
мужчина, который настолько глуп, чтобы приходить в восторг от этого жеманства,
притворных обмороков и лицемерных «О, какой вы замечательный!», не стоит того,
чтобы за него бороться. И тем не менее, по-видимому, всем мужчинам это
нравится.
Если до сих пор она неправильно вела себя с Эшли… Ну что ж,
что было, то было, ничего тут не поделаешь. С этого дня она попробует
по-другому, применит более правильную тактику. Но в ее распоряжении всего
несколько часов, чтобы заполучить его, и если для этого нужно падать в обморок
или делать вид, что падаешь, так она это сумеет. Если жеманством и
наивно-глупым кокетством можно его привлечь, что ж, пожалуйста, она прикинется
такой пустоголовой кокеткой, что даст сто очков вперед даже этой безмозглой
Кэтлин Калверт. А если понадобится действовать более смело, она готова и к
этому. Сегодня или никогда! И, увы, не нашлось человека, который помог бы
Скарлетт понять, что все, заложенное в ней от природы, даже ее беспощадная
жизненная хватка, куда привлекательнее, чем любая личина, которую она сумеет на
себя нацепить. Впрочем, хотя ей и было бы приятно это услышать, она бы все
равно не поверила. Да и весь тот мир, плотью от плоти которого она была, тоже
не принял бы такого воззрения, ибо простота и непосредственность в женщине
никогда не имели большой цены в глазах этих людей.
Пока коляска, поднимая красную пыль, катилась по дороге к
Двенадцати Дубам, Скарлетт, не без некоторых угрызений совести, радовалась
тому, что ни Эллин, ни» Мамушка не будут присутствовать на барбекю. Не будет
никого, чьи чуть заметно приподнятые брови или невольно выпяченная нижняя губа
могли бы помешать ей привести в исполнение свой план. Конечно, Сьюлин
наябедничает им завтра, но если осуществится, как задумано, семья будет слишком
взволнована ее обручением с Эшли и их бегством, чтобы выражать недовольство ее
поведением на барбекю. И Скарлетт радовало, что Эллин была вынуждена остаться
дома.
Джералд, с утра подкрепившись бренди, дал Джонасу Уилкерсону
расчет, и Эллин осталась дома, чтобы принять у него дела и проверить
отчетность. Скарлетт поцеловала мать на прощание в маленьком кабинетике, где
Эллин сидела перед высоким, набитым всяческими бумагами секретером. Джонас
Уилкерсон со шляпой в руке и плохо скрытым выражением бешенства на худом
смуглом лице стоял перед нею: шутка ли — так бесцеремонно лишить его столь
выгодной должности, какой не сыщешь больше во всем графстве! И все из-за такого
пустяка, как маленькая шалость на стороне. Сколько он ни старался вдолбить
Джералду — который, впрочем, с ним и не спорил, вполне разделяя его точку
зрения, — что отцом ребенка Эмми Слэттери с такой же долей вероятия может
оказаться любой другой мужчина, это никак не меняло дела в глазах Эллин. Джонас
пылал ненавистью ко всем южанам. Он ненавидел их холодную учтивость и их
высокомерное презрение к людям его круга, отчетливо проступавшее сквозь эту
учтивость. И с особенной силой ненавидел он Эллин О’Хара, ибо она была
олицетворением всего, столь ненавистного ему в южанах.
Мамушка, как главная над всей дворовой челядью тоже
осталась, чтобы помогать Эллин, и на козлах, рядом с Тоби, держа на коленях
длинную картонку с бальными платьями, восседала Дилси. Джералд верхом на своем
могучем гунтере ехал рядом с коляской, разогретый бренди и очень довольный
собой: это неприятное дело с увольнением было позади и управился он с ним
неожиданно быстро. Просто предоставил Эллин довести все до конца, ни на секунду
даже не подумав о том, каким», это будет для нее разочарованием — не побывать
на барбекю и не повидаться с друзьями. Был прекрасный весенний день, щебетали
птицы, вокруг, лаская взор, расстилались земли Тары, и настроение у Джералда
было самое игривое: он чувствовал себя молодым, и серьезные мысли не шли ему на
ум. Временами его вдруг прорывало какой-нибудь веселой ирландской песенкой,
вроде «В повозке с верхом откидным» или же меланхолической элегией в честь
Роберта Эммета
[3]
«На чужой стороне пал бесстрашный герой»…
Он был счастлив, с удовольствием предвкушая веселый денек с
друзьями, возможность вволю подрать глотку, проклиная янки и призывая на их
голову войну, а когда он взглядывал на своих трех прелестных дочек в ярких
платьях с кринолинами и с этими крошечными дурацкими зонтиками в руках, сердце
его преисполнялось гордостью. Вчерашний разговор со Скарлетт нимало его не
тревожил, ибо начисто испарился из его памяти. Он просто думал о том, какая она
хорошенькая, и как все будут ему завидовать, и что глаза у нее сегодня кажутся
такими ярко-зелеными, как холмы Ирландии… И, ощутив в душе поэтическую жилку,
он, окончательно возгордившись, осчастливил дочерей громким, хотя и несколько
фальшивым исполнением «Увенчав себя зеленым клевером».
Скарлетт поглядывала на него снисходительно-насмешливым
оком, как мать на маленького хвастунишку-сына. Она знала наперед, что к вечеру
он будет мертвецки пьян. Возвращаясь домой в полном мраке, он, как всегда,
будет пытаться перемахнуть через все изгороди на пути от Двенадцати Дубов к
Таре, а ей останется только полагаться на милость Провидения и на здравый смысл
лошади и надеяться, что он не свернет себе шеи. Презрев все мосты на свете, он,
разумеется, пустит лошадь вплавь через реку и, возвратясь домой, будет орать во
всю глотку, требуя, чтобы Порк уложил его спать в кабинете на диване, а Порк,
как всегда в этих случаях, уже будет дожидаться его в холле с зажженной лампой
в руке.
Он, конечно, приведет в негодность свой новый серый
поплиновый костюм и будет страшно чертыхаться поутру, во всех подробностях
описывая Эллин, как лошадь угораздило свалиться в темноте с моста в реку, и эта
явная ложь будет принята всеми как должное, хотя никто, разумеется, ей не
поверит, а он будет чувствовать себя при этом великим хитрецом.
