«Какой же он славный, безответственный, эгоистичный
ребенок», — с внезапным приливом нежности подумала Скарлетт. Она
чувствовала себя такой приятно взволнованной и счастливой сегодня, что ей
хотелось обнять и Джералда, и весь мир. Она была красива и сознавала это. Нежно
пригревало солнце, вокруг во всем своем великолепии блистала весна, и Скарлетт
знала, что еще до заката Эшли будет у ее ног. Сочно-красная земля в глубоких,
размытых зимними дождями придорожных канавах просвечивала сквозь нежную зеленую
поросль куманики. Голые глыбы гранитных валунов, разбросанные по красной глине,
уже оплетались стеблями, диких роз, а полчища нежно-лиловых фиалок шли в
наступление со всех сторон. Осыпанные белым цветом кизиловые леса на холмах за
рекой блистали на солнце, подобно вершинам снежных гор. Бело-розовое буйство
весны увенчало цветами ветви яблонь, а под деревьями, там, куда проникали
солнечные лучи, испещренный бликами многоцветный пестрый ковер жимолости
отливал пурпурным, оранжевым и алым. Легкий ветерок приносил откуда-то тонкий
аромат цветущих кустарников, и воздух был так насыщен благоуханием, что его
приятный привкус, казалось, можно было ощутить на языке.
«До конца жизни я буду помнить, как прекрасен был этот
день! — подумала Скарлетт. — И быть может, он станет днем моего
венчанья с Эшли».
И у нее сладко замерло сердце при мысли о том, что сегодня
на закате дня она будет скакать верхом бок о бок с Эшли среди этой зеленой
многоцветной красы, спеша в Джонсборо, под венец. Или ночью, при луне. Конечно,
потом они сыграют настоящую свадьбу в Атланте, но об этом уж позаботятся Эллин
и Джералд. На мгновение ей стало не по себе, когда перед ней вдруг возникло
лицо Эллин, побелевшее от ужаса и стыда при вести о том, что ее дочь бежала с
чужим женихом, уведя его из-под венца. Впрочем, Скарлетт не сомневалась, что
Эллин простит ее, когда увидит, как она счастлива. И Джералд, конечно, будет
рыдать и браниться на чем свет стоит. Но какие бы он ни приводил вчера доводы
против ее брака с Эшли, в душе-то он будет рад-радешенек породниться с
Уилксами.
«И вообще, я успею обо всем этом подумать, когда уже стану
его женой», — сказала она себе, отгоняя тревогу прочь.
Под этим теплым солнцем, в этот яркий весенний день, когда
вдали на холме за рекой уже показались печные трубы Двенадцати Дубов, таким
трепетным предвкушением счастья была полна ее душа, что в ней не оставалось
места для других чувств. «Здесь я буду жить весь остаток моих дней, и
пятьдесят, а может, и больше весен будут приходить одна на смену другой, и я
расскажу моим детям и внукам, как прекрасна была эта весна — прекрасней всех,
какие были и будут на земле». И мысль эта переполнила ее такой радостью, что
она невольно подхватила припев «Зеленого клевера», заслужив этим шумное
одобрение Джералда.
— Чему это ты так радуешься сегодня с утра? —
сварливо заметила Сьюлин, которая все еще злилась из-за того, что зеленое
шелковое бальное платье Скарлетт было бы куда больше к лицу ей, чем его
законной обладательнице. И почему Скарлетт всегда такая жадная — нипочем не
даст поносить ни платья, ни шляпки? И почему мама всегда берет сторону Скарлетт
и утверждает, что ей, Сьюлин, не идет зеленый цвет? — Тебе ведь не хуже
моего известно, что сегодня будет «оглашена помолвка Эшли. Папа мне с утра
сказал. А я-то знаю, что ты уже не первый месяц сохнешь по нему.
— А больше, ты ничего не знаешь? — отпарировала
Скарлетт и показала ей язык. Она не даст испортить себе настроение в такой
день. Интересно, что скажет мисс Сьюлин в это время завтра!
— Это же неправда, Сьюзи! — возразила шокированная
ее словами Кэррин. — Скарлетт нравится не он, а Брент.
Смеющиеся зеленые глаза Скарлетт скользнули по лицу младшей
сестренки: эта ангельская доброта была для нее просто непостижима. Каждому
человеку в доме было известно, что тринадцатилетняя Кэрри отдала свое сердце
Бренту Тарлтону, хотя для него она всего-навсего младшая сестренка Скарлетт, и
только. И за спиной Эллин все остальные члены семьи постоянно дразнили ее этим,
доводя до слез.
— Я и думать забыла о Брейте, моя дорогая, —
заявила Скарлетт, от полноты своего счастья проявляя великодушие. — А он я
думать забыл обо мне. Он ждет, когда ты подрастешь.
Круглое личико Кэррин порозовело: радость боролась в ней с
недоверием.
— Что ты, Скарлетт! Неужели правда!
— Ты же знаешь, Скарлетт, что говорит мама? Кэррин еще
слишком мала, чтобы думать о поклонниках. Зачем ты морочишь ей голову?
— Ну и ступай, наябедничай, мне наплевать. Ты хочешь,
чтобы она всегда ходила в малышках, потому что знаешь: через год-два она, как
подрастет станет красивее тебя.
— Придержи-ка хоть сегодня свой язык, не то отведаешь у
меня хлыста; — предостерег Скарлетт отец. — Тихо мне! Слышите —
колеса гремят? Верно. Тарлтоны или Фонтейны.
Они приближались к пересечению с дорогой, спускавшейся по
лесистому склону от Мимозы и Прекрасных Холмов, и из-за высокой, плотной стены
деревьев стал отчетливее доноситься стук копыт, скрип колес и веселый гомон
женских голосов. Джералд, ехавший чуть впереди, натянул поводья и сделал Тоби
знак остановить коляску у перекрестка.
— Это Тарлтонские дамы, — сообщил он дочери, и его
румяное лицо расцвело в улыбке, так как из всех женщин в округе рыжеволосая
миссис Тарлтон пользовалась у него наибольшей симпатией, не считая, разумеется,
Эллин. — И небось сама хозяйка на козлах. Да уж, эта женщина умеет править
лошадьми! Легкая, как перышко, а крепка, что твоя сыромятная плеть, и чертовски
недурна к тому же. Можно только пожалеть, что всем вам, с вашими нежными
ручками, далеко до нее, — добавил он, окинув неодобрительным взглядом
дочерей, — Кэррин — та вообще боится бедных лошадок, словно диких зверей,
у Сью руки делаются как крюки, стоит ей взяться за вожжи, да и ты, к кошечка…
— Ну, меня-то, по крайней мере, еще ни одна лошадь не
сбросила, — возмущенно воскликнула Скарлетт. — А миссис Тарлтон на
каждой охоте вылетает из седла.
— И, сломав ключицу, держится как настоящий
мужчина, — сказал Джералд. — Ни обмороков, ни ахов-охов. Ладно,
хватит, вот она едет.
Приподнявшись на стременах, он снял шляпу и приветственно
взмахнул ею над головой, когда коляска Тарлтонов — все девушки в ярких платьях,
с развевающимися вуалями, с зонтиками от солнца, миссис Тарлтон, как и
предрекал Джералд, на козлах — показалась из-за поворота. Да для кучера и не
хватило бы места: четыре дочки, мать, няня и куча длинных картонок с бальными
платьями заполняли всю коляску. К тому же Беатриса Тарлтон с неохотой отдавала
вожжи в чужие — будь то белые, будь то черные — руки, если ее собственные не
были в лубках. Хрупкая, узкобедрая и такая белокожая, словно ее огненно-рыжие
волосы впитали в себя все краски, отпущенные ей природой, она обладала цветущим
здоровьем и неутомимой энергией. Родив восьмерых детей, таких же огненно-рыжих
и жизнестойких, как она сама, миссис Тарлтон, по мнению графства, неплохо сумела
их воспитать, дрессируя совершенно так же, как своих любимых жеребят, —
строго, любовно и не слишком стесняя их свободу. «Держи в узде, но не превращай
в слюнтяев» — таков был ее девиз.
