Это была девственная красная земля — кроваво-алая после
дождя, кирпично-пыльная в засуху, — лучшая в мире для выращивания хлопка.
Это был приятный для глаз край белых особняков, мирных пашен и неторопливых,
мутно-желтых рек… И это был край резких контрастов — яркого солнца и глубоких
теней. Расчищенные под пашню земли плантаций и тянувшиеся миля за милей
хлопковые поля безмятежно покоились, прогретые солнцем, окаймленные нетронутым
лесом, темным и прохладным даже в знойный полдень, — сумрачным,
таинственным, чуть зловещим, наполненным терпеливым, вековым шорохом в
верхушках сосен, похожим на вздох или на угрозу: «Берегись! Берегись! Ты уже
зарастало однажды, поле. Мы можем завладеть тобою снова!» До слуха сидевших на
крыльце донесся стук копыт, позвякивание упряжки, смех и перекличка резких
негритянских голосов — работники и мулы возвращались с поля. И тут же из дома
долетел нежный голос Эллин О’Хара, матери Скарлетт, подзывавшей
девчонку-негритянку, носившую за ней корзиночку с ключами.
— Да, мэм, — прозвучал в ответ тоненький детский
голосок, и с черного хода донесся шум шагов, удалявшихся в сторону коптильни,
где Эллин ежевечерне по окончании полевых работ раздавала пищу неграм. Затем
стал слышен звон посуды и столового серебра: Порк, соединявший в своем лице и
лакея и дворецкого усадьбы, начал накрывать на стол к ужину.
Звуки эти напомнили близнецам, что им пора возвращаться
домой. Но мысль о встрече с матерью страшила их, и они медлили на крыльце,
смутно надеясь, что Скарлетт пригласит их поужинать.
— Послушай, Скарлетт, а как насчет завтрашнего
вечера? — сказал Брепт. — Мы тоже хотим потанцевать с тобой — ведь мы
не виноваты, что ничего не знали ни про барбекю, ни про бал. Надеюсь, ты еще не
все танцы расписала?
— Разумеется, вес! А отдула мне было знать, что вы
прискачете домой? Не могла же я беречь танцы для вас, а потом остаться с носом
и подпирать стенку!
— Это ты-то? — Близнецы оглушительно
расхохотались.
— Вот что, малютка, ты должна отдать мне первый вальс,
а Сью — последний и за ужином сесть с нами. Мы разместимся на лестничной
площадке, как на прошлом балу, и позовем Джинси, чтобы она опять нам погадала.
— Мне не нравится, как она гадает. Вы же слышали — она
предсказала, что я выйду замуж за жгучего брюнета с черными усами, а я не люблю
брюнетов. — Ты любишь рыжеволосых, верно, малютка? — ухмыльнулся
Брент. — В таком случае пообещай нам все вальсы и ужин.
— Если пообещаешь, мы откроем тебе один секрет, —
сказал Стюарт.
— Вот как? — воскликнула Скарлетт, мгновенно, как
дитя, загоревшись любопытством.
— Это ты про то, что мы слышали вчера в Атланте. Сью?
Но ты помнишь — мы дали слово молчать.
— Ладно уж. В общем, мисс Питти сказала нам кое-что.
— Мисс — кто?
— Да эта, ты ее знаешь, кузина Эшли Уилкса, которая
живет в Атланте, — мисс Питтипэт Гамильтон, тетка Чарльза и Мелани
Гамильтонов. — Конечно, знаю и могу сказать, что более глупой старухи я
еще отродясь не встречала.
— Так вот, когда мы вчера в Атланте дожидались своего
поезда, она проезжала в коляске мимо вокзала, остановилась поболтать с нами и
сказала, что завтра у Уилксов на балу будет оглашена помолвка.
— Ну, это для меня не новость, — разочарованно
протянул Скарлетт. — Этот дурачок, Чарли Гамильтон, ее племянник,
обручился с Милочкой Уилкс. Всем уже давным-давно известно что они должны
пожениться, хотя он, мне кажется, не очень-то к этому рвется.
— Ты считаешь его дурачком? — спросил
Брент. — Однако па святках ты позволяла ему вовсю увиваться за тобой.
— А как я могла ему запретить? — Скарлетт небрежно
пожала плечами. — Все равно, по-моему, он ужасная размазня.
— И к тому же это вовсе не его помолвка будет завтра
объявлена, а Эшли с мисс Мелани, сестрой Чарльза! — торжествующе выпалил
Стюарт.
Скарлетт не изменилась в лице, и только губы у нее слегка
побелели. Так бывает, когда удар обрушивается внезапно и человек не успевает
охватить сознанием то, что произошло. Столь неподвижно было ее лицо, когда она,
не проронив ни слова, смотрела на Стюарта, что он, не будучи от природы слишком
наблюдателен, решил: это известие, как видно, здорово удивило и заинтриговало
ее.
— Мисс Питти сказала нам, что они собирались огласить
помолвку только в будущем году, потому как мисс Мелани не особенно крепка
здоровьем, но сейчас только и разговора что о войне, и вот оба семейства решили
поторопиться со свадьбой. Помолвка будет оглашена завтра за ужином. Видишь,
Скарлетт, мы открыли тебе секрет, и ты теперь должна пообещать, что сядешь
ужинать с нами.
— Ну конечно, с вами, — машинально пробормотала Скарлетт.
— И обещаешь отдать нам все вальсы?
— Обещаю.
— Ну, ты — прелесть. Воображаю, как все мальчишки
взбесятся!
— А пускай себе бесятся, — сказал Брент. — Мы
вдвоем легко с ними управимся. Послушай, Скарлетт, посиди с нами и утром, на
барбекю.
— Что ты сказал?
Стюарт повторил свою просьбу.
— Ладно.
Близнецы переглянулись — торжествующе, но не без удивления.
Для них было непривычно столь легко добиваться знаков расположения этой
девушки, хотя они и считали, что она отдает им некоторое предпочтение перед другими.
Обычно Скарлетт все же заставляла их упрашивать ее и умолять, водила за нос, не
говоря ни «да», ни «нет», высмеивала их, если они начинали дуться, и напускала
на себя ледяную холодность, если они пробовали рассердиться. А сейчас она, в
сущности, пообещала провести с ними весь завтрашний день — сидеть рядом на
барбекю, танцевать с ними все вальсы (а уж они позаботятся, чтобы вальс
вытеснил все другие танцы!) и ужинать вместе. Ради этого стоило даже вылететь
из университета!
Окрыленные своим неожиданным успехом, близнецы не спешили
откланяться и продолжали болтать о предстоящем барбекю, о бале, о Мелани
Гамильтон и Эшли Уилксе, отпуская шутки, хохоча, перебивая друг друга и
довольно прозрачно намекая, что приближается время ужина. Молчание Скарлетт не
сразу дошло до их сознания, а она за все это время не проронила почти ни слова.
Наконец и они ощутили какую-то перемену. Сияющий вечер словно бы потускнел —
только близнецы не могли бы сказать, отчего это произошло. Скарлетт, казалось,
совсем их не слушала, хотя ни разу не ответила невпопад. Чувствуя, что
происходит нечто непонятное, сбитые с толку, раздосадованные, они пытались еще
некоторое время поддерживать разговор, потом поглядели на часы и нехотя
поднялись.
Солнце стояло уже совсем низко над свежевспаханным полем, и
за рекой черной зубчатой стеной воздвигся высокий лес. Ласточки, выпорхнув из
застрех, стрелой проносились над двором, а куры, утки и индюки, одни — важно
вышагивая, другие — переваливаясь с боку на бок, потянулись домой с поля.
