Лошади были ее страстью, и о них она могла говорить не
умолкая. Она знала в них толк и умела с ними обходиться не хуже любого мужчины
в графстве. Жеребята резвились на выгоне, и на газоне перед домом, а восемь ее
отпрысков носились по всему звеневшему от их криков дому на холме, и в каком бы
уголке плантации ни показалась миссис Тарлтон, за ней неизменно следовала целая
свита мальчишек, девчонок, жеребят и гончих. Все лошади, а в особенности гнедая
кобыла Нелли, обладали, по ее словам, недюжинным умом, и если какие-либо
хлопоты по дому задерживали хозяйку позже установленного для верховой прогулки
часа, она говорила, вручая одному из негритят сахарницу:
— Ступай, отнеси Нелли и скажи ей, что я буду, как
только управлюсь.
Почти всегда, за редчайшим исключением, она носила амазонку,
ибо если не сидела верхом, то в любую минуту готова была вскочить в седло и
потому, встав со сна, сразу же приводила себя в боевую готовность. Каждое утро,
хоть в ведро, хоть в ненастье, Нелли седлали и прогуливали перед домом, ожидая,
когда миссис Тарлтон улучит часок для верховой езды. Но управлять плантацией
Прекрасные Холмы было делом нешуточным, урвать свободную минуту тоже не так-то
легко, так что Беатриса Тарлтон, небрежно перекинув шлейф амазонки через руку и
сверкая начищенными сапогами, мелькала по дому.
И сегодня в темном шелковом платье с небольшим не по моде,
кринолином она выглядела так, словно и на этот раз надела амазонку, ибо платье
было, в сущности, такого же строгого покроя а маленькая черная шляпка с длинным
черным пером, слегка сдвинутая набок над карим смеющимся глазом, казалась
точной копией потрепанного старого котелка, в котором миссис Тарлтон обычно
выезжала на охоту.
Увидав Джералда, она помахала ему хлыстом и осадила пару
своих игривых гнедых лошадок, а четыре девушки, перегнувшись через борт
коляски, огласили воздух такими громкими приветственными кликами, что
испуганная упряжка затанцевала на месте. Стороннему наблюдателю могло
показаться, что Тарлтоны встретились с О’Хара никак не после двухдневной, а по
меньшей мере после многолетней разлуки. Это была приветливая, общительная
семья, очень расположенная к своим соседям и особенно к девочкам О’Хара. Точнее
говоря — к Сьюлин и Кэррин. Ни одна девушка во всей округе — разве что за
исключением глупышки Кэтлин Калверт не испытывала симпатии к Скарлетт О’Хара.
Летом пикники и балы устраивались в округе почти каждую
неделю, но рыжеволосые Тарлтоны, с их непревзойденной способностью веселиться
от души, радовались любому балу и любому пикнику так, словно он был первым в их
жизни. Они с трудом разместились в коляске — эти четыре миловидные цветущие
девушки в пышных платьях с кринолинами и воланами, никак не вмещавшимися в
экипаж и торчащими над колесами, в больших соломенных шляпах, украшенных розами
и завязанных под подбородком черными бархатными лентами, с зонтиками в руках то
и дело приходившими в столкновение из-за недостатка места Все оттенка рыжих
кудрей выглядывали из-под шляп: ярко-рыжие — у Хэтти, светлые,
рыжевато-золотистые — у Камиллы каштановые, отливающие бронзой, у Рэнды и почти
морковной, красные у маленькой Бетси.
— Какой прелестный рой бабочек, мэм, — галантно
произнес Джералд, поравнявшись с коляской. — Но всем им далеко до их
матушки.
Золотисто-карие глаза миссис Тарлтон насмешливо округлились
но она так задорно закусила нижнюю губу, что это можно было принять за поощрение,
и дочки закричали хором, перебивая — Ма, перестань строить глазки мистеру
О’Хара, не то мы все расскажем папе!
— Право же, мистер О’Хара, стоит появиться интересному
мужчине, вроде вас, как она тут же старается его у нас отбить!
Скарлетт смеялась их шуткам вместе со всеми, но, как всегда
фамильярное обращение тарлтонских барышень со своей матерью шокировало ее. Они
держали себя с ней, как с ровней, словно ей тоже было от силы шестнадцать лет.
Одна мысль о том, что можно разговаривать в таком тоне с Эллин, казалась
Скарлетт кощунственной. И все же… и все же было что-то необыкновенно
притягательное в отношениях, существовавших между миссис Тарлтон и ее дочками:
они ведь боготворили мать, хотя и позволяли себе подтрунивать над ней и
критиковать ее и дразнить. Нет, конечно, — заговорило в Скарлетт тотчас
пробудившееся чувство привязанности, — это вовсе не значит, что такая
мать, как миссис Тарлтон, кажется ей чем-то лучше Эллин… Просто забавно было бы
пошалить и порезвиться с мамой. Но она устыдилась такой мысли, почувствовав
даже в этом какое-то неуважение к Эллин. Она знала, что ни под одну из этих
соломенных шляпок, колыхавшихся там, над коляской, подобные мысли никогда не
заползают, и чувство досады и неясного беспокойства охватило ее, как бывало всякий
раз, когда она замечала свою несхожесть с другими.
Наделенная от природы живым, но неспособным к анализу умом,
она все же подсознательно чувствовала, что взбалмошные, как дикие кошки, и
своевольные, как необъезженные кобылицы, девочки Тарлтон отличаются вместе с
тем какой-то необычайной цельностью. И отец и мать их были уроженцами Джорджии,
Северной Джорджии, прямыми потомками пионеров этого края. Это придавало им
уверенность в себе и устойчивость их образу жизни. Они инстинктивно, но так же
отчетливо, как Уилксы, знали, к чему стремятся, только стремления их были
направлены совсем на другое. Их никогда не раздирали противоречия, так часто
терзавшие Скарлетт, в жилах которой кровь сдержанной, утонченной аристократки
восточного побережья Атлантики смешалась с кровью жизнелюбивого, смышленого
ирландского земледельца. Скарлетт, преклонявшейся перед матерью и
обожествлявшей ее, хотелось порой растрепать ей прическу и какой-нибудь
дерзостью вывести ее из себя. И вместе с тем она понимала, что одно
несовместимо с другим. Двойственность ее проявлялась также и в том, что ей
хотелось казаться своим поклонникам хорошо воспитанной, утонченной молодой леди
и в то же время — этаким задорным бесенком, который не прочь позволить
поцеловать себя разок-другой.
— А где же Эллин? — спросила миссис Тарлтон.
— Ей надо уволить нашего управляющего, и она осталась
дома, чтобы принять у него отчет. А где сам и мальчики?
— Они уже давно ускакали в Двенадцать Дубов —
дегустировать пунш, достаточно ли он, видите ли, крепок. Можно подумать, что до
завтрашнего утра у них не хватит на это времени. Придется попросить Джона
Уилкса, чтобы он пристроил их куда-нибудь на ночь, хоть в конюшню. Пять пьяных
мужчин в доме — это, знаете ли, тяжеловато для меня. С тремя я еще могу
управиться, но уж…
Джералд поспешил переменить предмет разговора. Он
чувствовал, как дочки хихикают у него за спиной, вспоминая, в каком состоянии
возвратился домой их отец от Уилксов с последнего пикника прошлой осенью.
— А почему вы сегодня не в седле, миссис Тарлтон? Я вас
как-то не привык видеть без вашей Нелли. Вы же настоящая Бавкирия.
— Валькирия вы, может быть, хотели сказать, мой дорогой
неуч, — воскликнула миссис Тарлтон, ловко подражая его ирландскому
говору. — Так как на Бавкиду-то я уж никак не похожа, разумеется. Это была
не женщина, а цветочек.
