Подъем закончился, и белое здание открылось их глазам во
всей гармонии своих безукоризненных пропорций — с высокими колоннами, широкими
верандами и плоской кровлей, — горделивое и равнодушное, как женщина,
которая, зная силу своих чар, щедра и приветлива ко всем. Скарлетт любила
Двенадцать Дубов за величавую, спокойную красу, любила, казалось ей, сильнее
даже, чем отчий дом.
На полукружии широкой подъездной аллеи было уже тесно от
экипажей и верховых лошадей. Гости громко приветствовали друг друга, спускаясь
на землю из коляски или спрыгивая с седла. Черные слуги, взбудораженные, как
всегда, приездом гостей, уводили лошадей на скотный двор, чтобы выпрячь их и
расседлать. Тучи ребятишек, белых и черных, носились по свежей зелени газона —
кто играл в чехарду, кто в пятнашки, и каждый хвалился перед другими, сколько и
чего сможет съесть. Просторный, во всю ширину дома, холл был уже полон гостей,
и когда коляска О’Хара остановилась у парадного входа, у Скарлетт зарябило в
глазах: девушки в ярких платьях с кринолинами, словно пестрый рой мотыльков,
заполняли лестницу, ведущую на второй этаж, — одни поднимались, другие
спускались по ней, обняв друг друга за талию, или, перегнувшись через резные
перила, со смехом кричали что-то молодым людям, стоявшим внизу, в холле.
В распахнутые настежь высокие стеклянные двери видны были
женщины постарше, в темных платьях, степенно сидевшие в гостиной, обмахиваясь
веерами; они вели неспешную беседу о детях, о болезнях, о том, кто, когда и за
кого вышел замуж и почему. В холле дворецкий Уилксов Тос с серебряным подносом
в руках, уставленным высокими бокалами, учтиво улыбаясь и кланяясь, обносил
напитками молодых людей в светло-серых и светло-коричневых бриджах и тонких с
гофрированными манишками рубашках.
Залитая солнцем веранда перед домом была заполнена гостями.
Похоже, съехались со всей округи, подумала Скарлетт. Все четверо братьев
Тарлтонов вместе с отцом стояли, прислонясь к высоким колоннам: близнецы,
Стюарт и Брент, поодаль, неразлучные как всегда; Бойд и Том — возле отца.
Мистер Калверт стоял подле своей жены-янки, у которой даже теперь, после
пятнадцати лет, прожитых в Джорджии, по-прежнему был какой-то неприкаянный вид.
Ему было неловко за нее, и потому все старались быть с ней как можно любезнее и
предупредительнее, и все же никто не мог забыть, что, помимо изначальной,
совершенной ею в момент появления на свет ошибки, она была еще и гувернанткой
детей мистера Калверта. Сыновья Калверта, Рейфорд и Кейд, тоже были здесь со
своей шальной белокурой сестрицей Кэтлин, уже принявшейся поддразнивать
смуглолицего Джо Фонтейна очаровательную Салли Маяро, которую прочили ему в
жены. Алекс и Тони Фонтейны что-то нашептывали в уши Димити Манро, и она то и
дело прыскала со смеху. Здесь были и семьи, прибывшие издалека — из Лавджоя, за
десять миль отсюда, и из Фейетвилла и Джонсборо, и даже несколько семейств из
Атланты и Мейкона. Толпа гостей, казалось, заполнила дом до отказу, и над ней —
то чуть затихая, то усиливаясь — звучал неумолчный гул голосов, пронзительные
женские возгласы, смех.
На Ступеньках веранды стоял Джон Уилкс, стройный,
седовласый, излучая радушие, столь же неизменно теплое, как летнее солнце
Джорджии. Рядом с ним Милочка Уилкс, получившая это прозвище из-за своей
неискоренимой привычки ко всем, начиная с отца и кончая последним негром на
плантации, обращаться не иначе как с присовокуплением этого ласкового словечка,
вертелась от волнения во все стороны, улыбалась и нервно хихикала, принимая
гостей.
Суетливое, неприкрытое стремление Милочки понравиться
каждому мужчине, попавшему в поле ее зрения, особенно бросалось в глаза по
сравнению с исполненными достоинства манерами ее отца, и у Скарлетт мелькнула
мысль, что, пожалуй, в словах миссис Тарлтон есть все же какая-то доля правды.
В этом семействе красота досталась в удел только мужчинам. Густые
золотисто-бронзовые ресницы, так красиво обрамлявшие светло-серые глаза Джона
Уилкса и Эшли, выродились в редкие бесцветные волоски, украшавшие веки Милочки
и ее сестры Индии. Это почти полное отсутствие ресниц придавало глазам Милочки
какое-то сходство с кроличьими. А про Индию и говорить нечего, она была просто
некрасива, и все тут.
Индии нигде не было видно, но Скарлетт знала, что она скорее
всего на кухне — отдает последние распоряжения по хозяйству. «Бедняжка
Индия, — подумала Скарлетт, — после смерти матери на нее обрушилось
столько дел по дому, что, конечно, где уж ей было поймать жениха; хорошо хоть,
что Стюарт Тарлтон подвернулся, а если он находит меня красивее ее, я-то здесь
при чем?» Джон Уилкс спустился с веранды, чтобы предложить Скарлетт руку.
Выходя из коляски, Скарлетт видела, как Сьюлин расцвела улыбкой. «Верно,
заприметила среди гостей Франка Кеннеди», — подумала Скарлетт.
«Нет уж, у меня будет жених получше этой старой девы в
штанах», — высокомерно решила она, не забыв при этом поблагодарить Джона
Уилкса улыбкой.
А Франк Кеннеди уже спешил к коляске, чтобы помочь Сьюлин, и
Скарлетт захотелось дать сестре пинка в зад, потому что Сьюлин загораживала ей
дорогу. Конечно, у Франка Кеннеди столько земли, как ни у кого в графстве, и
очень может быть, что у него доброе сердце, но какое все это имеет значение,
когда ему уже стукнуло сорок и у него жидкая рыжеватая бороденка, хилый вид и
какая-то странная, суетливая, как у старой девы, манера держать себя. Тем не
менее, вспомнив выработанный ею план действий, Скарлетт подавила в себе чувство
брезгливого презрения и одарила Франка такой ослепительной улыбкой, что он на
мгновение застыл на месте с протянутой к Сьюлин рукой, обрадованно и оторопело
глядя на Скарлетт.
Скарлетт, продолжая мило болтать с Джоном Уилксом, окинула
взглядом толпу гостей в надежде увидеть среди них Эшли, но его на веранде не
было. Со всех сторон раздались приветствия, а Стюарт и Брент тотчас направились
к ней.
Барышни Манро начали ахать и охать, разглядывая ее платье, и
вскоре она уже была окружена, и все что-то восклицали, стараясь перекричать
друг друга, и шум все рос и рос. Но где же Эшли? И Мелани? И Чарльз? Она
посматривала украдкой по сторонам и старалась незаметно заглянуть в холл,
откуда доносились взрывы смеха.
Смеясь, болтая и время от времени бросая взгляд то, в сад,
то в холл, она заметила, что какой-то незнакомый мужчина, стоя несколько
поодаль от остальных гостей, не сводит с нее глаз и так холодно-беззастенчиво
ее разглядывает, что это невольно заставляло насторожиться. Она испытала
странное смешанное чувство: ее женское тщеславие было польщено — ведь она явно
привлекла к себе внимание незнакомца, — но к этому примешивалось смущение,
так как она вдруг отчетливо осознала, что лиф ее платья вырезан слишком
глубоко. Незнакомец был уже не юноша — высокий, атлетически сложенный мужчина
на вид лет тридцати пяти, не меньше. Скарлетт подумала, что ни у кого не видела
таких широких плеч, такой мускулистой фигуры — пожалуй, даже слишком
мускулистой для человека из общества. Когда глаза их встретились, незнакомец
улыбнулся, и в его белозубой улыбке под темной ниточкой усов ей почудилось
что-то хищное. Он был смугл, как пират, и в его темных глазах она прочла
откровенный вызов, словно его пиратский взгляд видел перед собой судно, которое
надо взять на абордаж, или женщину, которой надо овладеть. Взгляд был спокойный
и дерзкий, и когда незнакомец насмешливо и нагло улыбнулся ей, у нее
перехватило дыхание. Она понимала, что такой взгляд оскорбителен для женщины, и
была раздосадована тем, что не чувствовала себя оскорбленной. Она не знала, кто
он, но одно было бесспорно: этот высокий лоб, тонкий орлиный нос над крупным
ярким ртом, широко расставленные глаза… да, несомненно, в чертах его смуглого
лица чувствовалась порода.
