Он вскочил, и ей в первый миг почудилось, что он сейчас
запрыгает по газону, как щенок, но чувство достоинства все же возобладало в
нем. Он заглянул ей в лицо, его ясные, простодушные глаза сияли. Никто еще не
смотрел на нее так, и ей не суждено было еще раз увидеть такой обращенный на нее
взгляд другого мужчины, но в своей внутренней отчужденности она подумала
только, что глаза у него совсем как у теленка.
— Я пойду и сейчас же разыщу вашего отца, — сказал
он, весь лучась улыбкой. — Я не в состоянии откладывать это ни на минуту.
Вы не рассердитесь, если я вас покину… дорогая? — Это нежное словечко
далось ему с трудом, Но, единожды совершив, такой подвиг, он с наслаждением тут
же повторил его снова.
— Нет, — сказала она. — Я подожду вас здесь.
Под этим деревом так хорошо и прохладно.
Он пересек газон и скрылся в доме, и она осталась одна под
шелестящей кроной дуба. Из конюшен один за другим выезжали всадники;
слуги-негры — тоже верхом — спешили каждый за своим господином. Проскакали мимо
братья Манро и прощально помахали ей шляпами, а за ними с, гиканьем промчались
по аллее Фонтейны и Калверты. Четверо Тарлтонов скакали по газону прямо к ней,
и Брент кричал:
— Матушка дает нам своих лошадей! Ого-го-го! Дерн,
полетел из-под копыт, юноши умчались, и она снова осталась одна.
Ей казалось, что и белый дом с его устремленными ввысь
колоннами тоже отдаляется от нее, надменно и величественно отторгает ее от
себя. Он уже никогда не станет ее домом. Эшли никогда не перенесет ее,
новобрачную, на руках через этот порог. О, Эшли, Эшли! Что же она натворила!
Что-то шевельнулось на дне души, что-то, упрятанное глубоко-глубоко, начинало
пробиваться сквозь оскорбленное самолюбие и холодную расчетливость. Скарлетт
становилась взрослой, и новое чувство рождалось в ее сердце, чувство более
сильное, чем тщеславие и своеволие эгоизма. Она любила Эшли и понимала, что
любит его, и никогда еще не был он ей так дорог, как в эту минуту, когда Чарльз
исчез за поворотом усыпанной гравием аллеи.
Глава 7
Минуло две недели, и Скарлетт обвенчалась с Чарльзом, а еще
через два месяца стала вдовой. Судьба быстро освободила ее от уз, которыми она
так Поспешно и бездумно связала себя, но прежние беззаботные дни девичества
навсегда остались позади. По пятам за браком пришло вдовство, а за ним — к ее
смятению и ужасу — оповестило о своем приближении и Материнство.
Впоследствии, вспоминая те, апрельские дни 1861 года,
Скарлетт обнаружила, что не может восстановить в памяти никаких подробностей.
События переплетались, сталкивались, смещались во времени, как в тяжелом сне;
они казались нереальными, лишенными смысла. В памяти были провалы, и она знала,
что так это и останется навсегда, до самой ее смерти. Особенно смутно
припоминались дни, протекшие между ее объяснением с Чарли и свадьбой. Две
недели! В мирное время венчание не могло бы последовать за обручением так
непостижимо быстро. Потребовался бы пристойный промежуток Длиною в год или по
меньшей мере в шесть месяцев. Но Юг был уже охвачен пожаром войны, одни события
так стремительно сменялись другими, словно их сметал, ревя, ураган, и медленное
размеренное течение времени осталось лишь в воспоминании о былых днях. Эллин,
ломая руки, умоляла Скарлетт не спешить со свадьбой, дать себе время подумать.
Но Скарлетт — упрямая, насупленная — оставалась глуха к ее мольбам. Она хочет
выйти замуж! И как можно быстрее! Через две, недели.
Узнав, что свадьба Эшли уже передвинута с осени на первое
мая, с тем чтобы он мог присоединиться к Эскадрону, как только начнутся боевые
действия, Скарлетт объявила, что ее венчание состоится днем раньше. Эллин возражала,
но Чарльз, горя нетерпением отправиться в Южную Каролину и присоединиться к
легиону Уэйда Хэмптона, с необычным для него красноречием заклинал ее не
откладывать свадьбы, и Джералд стал на сторону жениха и невесты. Его уже
охватила лихорадка войны, и, радуясь тому, что Скарлетт делает такую хорошую
партию, он не видел причины чинить препоны юным сердцам в такие дни. Эллин,
расстроенная, сбитая с толку, в конце концов сложила оружие подобно десяткам
других матерей по всему Югу. Их прежний неспешный, праздный мир был перевернут
вверх тормашками, и все уговоры, мольбы, молитвы были бессильны перед грозными
силами. Все сметавшими на своем пути.
Весь Юг был охвачен возбуждением, пьян войной. Все считали,
что первый же бой положит конец войне, и молодые люди спешили завербоваться,
пока война еще не кончилась, и обвенчаться со своими милыми, после чего можно
будет скакать в Виргинию бить янки. Свадьбы играли в графстве дюжинами, и ни у
кого уже не оставалось времени погоревать перед разлукой — все были слишком
возбуждены, и погружены в хлопоты, чтобы проливать слезы или предаваться
тягостным раздумьям. Дамы шили мундиры, вязали носки, скатывали бинты, а
мужчины проходили строевую подготовку и упражнялись в стрельбе. Поезда с
солдатами ежедневно шли через Джонсборо на север в сторону Атланты и Виргинии.
Одни отряды отборных войск милиции выглядели пестро и весело в голубом,
малиновом и зеленом; другая, небольшая часть отрядов была в домотканой одежде и
енотовых; шапках; третьи были вообще без формы — в суконных сюртуках и тонких
полотняных рубашках. И все были недообучены, недовооружены, и все возбужденно,
весело кричали и шумели, словно направляясь на пикник. Вид этих вояк повергал в
панику юношей графства: они смертельно боялись, что война окончится прежде, чем
Они попадут в Виргинию, и подготовка к отправке Эскадрона велась усиленным
темпом.
И среди всей этой суматохи своим чередом шла подготовка! к
свадьбе Скарлетт, и не успела она опомниться, как ее уже обрядили в венчальное
платье и в фату Эллин, и отец повел дочь под руку по широкой лестнице вниз, в
парадные комнаты Тары, где было полным-полно гостей. Впоследствии ей
припоминалось — неотчетливо, словно полузабытый сон, — великое множество
горящих свечей в канделябрах и настенных бра, нежное, чуть встревоженное лицо
Эллин, ее губы, беззвучно шепчущие молитву, прося счастья для дочери,
раскрасневшееся от бренди лицо Джералда, гордого тем, что его дочь подцепила
жениха с деньгами и из хорошей семьи, да к тому же еще старинного рода… и лицо
Эшли, стоявшего возле лестницы под руку с Мелани.
Увидев выражение его лица, она подумала: «Все это, верно,
сон. Этого не может быть. Это страшный сои. Сейчас я проснусь, и сов кончится.
Нет, нельзя думать об этом, не то я закричу на весь полный людей дом. Я не
должна думать об этом сейчас. Я обо всем подумаю потом, когда найду в себе силы
это выдержать… Когда не буду видеть его глаз».
Как во сне она прошла мимо расступившихся, улыбающихся
гостей, как во сне взглянула в раскрасневшееся лицо Чарльза, услышала его
запинающийся голос и свои слова, звучавшие так ясно, так холодно-спокойно. А
потом были поздравления, и поцелуи, и тосты, и танцы — и все как во сне. Даже
прикосновение губ Эшли к ее щеке, даже нежный шепот Мелани: «Теперь мы
по-настоящему породнились, стали сестрами», — все, казалось, было
нереально. Даже всеобщий переполох, вызванный обмороком тетушки Чарльза мисс
Питтипэт Гамильтон — толстой чувствительной старой дамы, — все было похоже
на страшный сон.
