Тетушка Полин и ее супруг, маленький, хрупкий,
церемонно-вежливый старичок с отсутствующим взглядом, бродивший мыслями где-то
в прошлом веке, жили на плантации, еще более уединенной, чем Тара, на берегу
реки. До ближайшего поместья было добрых двадцать миль сумрачными дорогами,
через пустынные дубовые рощи, заросли кипариса я болота. При взгляде на
виргинские дубы, оплетенные серой бахромой мха, Скарлетт пробирала дрожь: они
пробуждали в ней воспоминания об ирландских духах, бродящих в мерцающем сером
тумане, о которых часто рассказывал ей в детстве Джералд. Заняться здесь было
совершенно нечем, к целыми днями она вязала, а вечерами слушала, как дядюшка
Кари читал вслух нравоучительные творения Булвер-Литтона.
В Чарльстоне, в большом доме тетушки Евлалии, скрытом от
глаз за высокой оградой и садом, было так же тоскливо. Скарлетт, привыкшей к
свободным просторам полей и пологих красных холмов, все время казалось, что она
в тюрьме. Жили здесь не столь замкнуто, как у тетушки Полин, но Скарлетт не
нравились посещавшие этот дом люди — их чопорность, приверженность традициям,
подчеркнутая кастовость. В их глазах она была плодом мезальянса. Все они
дивились про себя, как одна из Робийяров могла выйти замуж за пришлого
ирландца, и Скарлетт угадывала их мысли. Она чувствовала, что тетушка Евлалия
постоянно просит для нее снисхождения за ее спиной. Это ее бесило, так как она
не больше дорожила родовитостью, чем ее отец. Она гордилась Джералдом, сумевшим
выбиться в люди без посторонней помощи, исключительно благодаря своей
ирландской сметке.
К тому же чарльстонцы приписывали себе слишком большие
заслуги в овладении фортом Самтер! Боже милостивый, неужели эти тупицы не
понимали: если бы даже у них хватило ума не стрелять, рано или поздно выстрелил
бы какой-нибудь другой идиот, и война все равно бы началась. Даже их тягучая
речь казалась ей, привыкшей к быстрому, живому говору Северной Джорджии,
жеманной. Порой она, боялась, что заткнет уши и завизжит, если еще раз услышит
«псалмы» — вместо «пальмы» или «маа» и «паа» — вместо «ма» и «па». Все это так
ее раздражало, что во время одного официального визита она, к вящему огорчению
тетушки Евлалии, заговорила с провинциальным ирландским акцентом, ловко
имитируя произношение Джералда.
После этого она вернулась домой. Лучше терзаться думами об
Эшли, чем терзать свои уши чарльстонской речью.
Эллин, дни и ночи проводившая в трудах, стараясь поднять
доходность имения на благо Конфедерации, пришла в ужас, когда ее старшая дочь —
худая, бледная, злоязычная — возвратилась домой. Ночь за ночью, лежа рядом с
безмятежно похрапывающим Джералдом, Эллин вспоминала, как сама пережила
когда-то невозвратимую утрату, и ломала себе голову, пытаясь придумать, чем
облегчить страдания дочери. Тетушка Чарльза, мисс Питтипэт Гамильтон, уже не
раз писала ей, настойчиво прося отпустить Скарлетт погостить у них в Атланте, и
теперь Эллин впервые всерьез задумалась над этим предложением.
Тетушка и Мелани жили одни в большом доме, «без всякой
мужской опеки теперь, когда не стало вашего дорогого Чарльза», писала мисс
Питтипэт. «Конечно, есть еще мой брат Генри, но он не живет под одним с нами
кровом. Вероятно, Скарлетт поведала Вам о Генри. Деликатность не позволяет мне
более подробно касаться этой темы в письме. А нам с Мелани будет много легче и
спокойней, если Скарлетт приедет погостить у нас. Одиноким женщинам втроем
лучше, чем вдвоем. И может быть, дорогая Скарлетт найдет для себя утешение в
горе, как делает это Мелани, ухаживая за нашими храбрыми мальчиками в здешнем
госпитале, ну, и конечно, и Мелани и я жаждем увидеть ее драгоценного малютку…»
Словом, вдовьи одеяния Скарлетт снова были собраны в дорогу, и она отбыла в
Атланту с Уэйдом Хэмптоном, его нянькой Присси, сотней конфедератских долларов
от Джералда и кучей наставлений, как ей надлежит себя вести, от Мамушки и
Эллин. Не очень-то хотелось Скарлетт ехать в Атланту. Тетушка Питти в ее
представлении была на редкость глупой старухой, и Скарлетт претила мысль о тем,
чтобы жить под одной крышей с женой Эшли. Но оставаться дома, где воспоминания
обступали ее со всех сторон, дом для нее невыносимо, и она готова была бежать
куда глаза глядят.
Часть вторая
Глава 8
Майским утром 1862 года поезд уносил Скарлетт на север. При
всей своей неприязни к Мелани и мисс Питтипэт, Скарлетт не без любопытства
думала о переменах, которые могли произойти в Атланте с прошлой, еще довоенной,
зимы, когда она последний раз побывала там, и о том, что как-никак этот город
не может быть столь же невыносимо скучен, как Чарльстон или Саванна.
Атланта с детства интересовала Скарлетт больше других
городов потому, что, по словам Джералда, этот город был ее ровесником. Джералд,
как обычно, слегка погрешил против истины ради красного словца, и Скарлетт с
годами это поняла, — но так или иначе. Атланта все равно была лишь, на
девять лет старше ее и, следовательно, необычайно молода по сравнению с другими
городами. Саванна и Чарльстон были старые, почтенные города — один приближался
к концу своего второго столетия, другой уже шагнул в третье, и в глазах
Скарлетт они были городами-бабушками, мирно греющими на солнце свои старые
кости, обмахиваясь веерами. Атланта же принадлежала к одному с ней поколению —
молодой, своевольный, необузданный город, под стать ей самой.
А ее ровесником Джералд сделал этот город потому, что свое
последнее крещение Атланта получила в один год со Скарлетт, За девять лет до
этого город сначала назывался Терминус, потом Мартасвилл и только в год
рождения Скарлетт был переименован в Атланту.
Когда Джералд прибыл в Северную Джорджию, Атланты не было
еще и в помине, не было даже крошечного поселка — сплошная дичь и глушь. Но уже
в следующем, 1836 году, штат утвердил проект прокладки железной дороги на
северо-запад — через только что очищенную от индейцев чероки территорию.
Конечный пункт этой дороги — штат Теннесси на Западе — был уже четко обозначен,
но откуда она должна была взять свое начало в Джорджии, никто толком не знал,
пока годом позже некий безымянный строитель не воткнул палку в красную глину,
обозначив исходную южную точку дороги и место будущего города Атланты, поначалу
названного просто Терминус, то есть конечная станция.
В те годы в Северной Джорджии еще не проложили железных
дорог, да и вообще они были тогда редкостью. Но незадолго до того года, когда
Джералд сочетался браком с Эллин, крошечная фактория в двадцати пяти милях к
северу от Тары превратилась в деревушку, и полотно будущей железной дороги
медленно поползло от нее на север. А потом началась эра повсеместной прокладки
железных дорог. От старого города Огасты потянулась через штат другая дорога —
на запад, на пересечение с новой дорогой на Теннесси. Из другого старого города
— Саванны — началось строительство третьей железной дороги — сначала до
Мейкона, в Центральной Джорджии, а затем на север, через графство, где
поселился Джералд, до Атланты, для соединения с двумя упомянутыми выше
дорогами, что обеспечивало Саваннской гавани связь с западными территориями. А
потом из этого железнодорожного узла, из молодого города Атланты, была
проложена четвертая желез??ая дорога — на юго-запад до Монтгомери и Мобайла.
