— Нет, не стоит к ним ехать. У них там небось дым коромыслом
— готовятся к завтрашнему барбекю, и притом…
— Ах да, я и забыл, — поспешно перебил его
Брент. — Нет, туда мы не поедем.
Они прищелкнули языком, трогая лошадей с места, и некоторое
время ехали в полном молчании. Смуглые щеки Стюарта порозовели от смущения. До
прошлого лета он усиленно ухаживал за Индией Уилкс с молчаливого одобрения
своих и ее родителей и всей округи. Все жители графства полагали, что
спокойная, уравновешенная Индия Уилкс может оказать благотворное влияние на
этого малого. Во всяком случае, они горячо на нее уповали. И Стюарт мог бы
заключить этот брачный союз, но Бренту это было не по душе. Нельзя сказать,
чтобы Индия совсем не нравилась Бренту, но он все же находил ее слишком
простенькой и скучной и никакими силами не мог заставить себя влюбиться в нее,
чтобы составить Стюарту компанию. Впервые за всю жизнь близнецы разошлись во
вкусах, и Брента злило, что его брат оказывает внимание девушке, ничем, по его
мнению, не примечательной.
А потом, прошлым летом, на политическом митинге в дубовой
роще возле Джонсборо внимание обоих внезапно привлекла к себе Скарлетт О’Хара.
Они дружили с ней не первый год, и еще со школьных лет она была неизменной
участницей всех их детских проказ, так как скакала верхом и лазила по деревьям
почти столь же ловко, как они. А теперь, к полному их изумлению, внезапно
превратилась в настоящую молодую леди, и притом прелестнейшую из всех живущих
на земле.
Они впервые заметили, какие искорки пляшут в ее зеленых
глазах, какие ямочки играют на щеках, когда она улыбается, какие у нее изящные
ручки и маленькие ножки и какая тонкая талия. Близнецы отпускали шутки,
острили, а она заливалась серебристым смехом, и, видя, что она отдает им
должное, они лезли из кожи вон.
Это был памятный в их жизни день. Впоследствии, не раз
возвращаясь к нему в воспоминаниях, близнецы только диву давались, как это
могло случиться, что они столь долго оставались нечувствительными к чарам
Скарлетт О’Хара. Они так и не нашли ответа на этот вопрос, а секрет состоял в
том, что в тот день Скарлетт сама решила привлечь к себе их внимание. Знать,
что кто-то влюблен не в нее, а в другую девушку, всегда было для Скарлетт сущей
мукой, и видеть Стюарта возле Индии Уилкс оказалось для этой маленькой хищницы
совершенно непереносимым. Не удовольствовавшись одним Стюартом, она решила
заодно пленить и Брента и проделала это с таким искусством, что ошеломила
обоих.
Теперь они оба были влюблены в нее по уши, а Индия Уилкс и
Летти Манро из имения Отрада, за которой от нечего делать волочился Брент,
отступили на задний план. Каково будет оставшемуся с носом, если Скарлетт
отдаст предпочтение одному из них, — над этим близнецы не задумывались.
Когда придет срок решать, как тут быть, тогда они и решат. А пока что оба были
очень довольны гармонией, наступившей в их сердечных делах, ибо ревности не
было места в отношениях братьев. Такое положение вещей чрезвычайно возбуждало
любопытство соседей и раздражало их мать, недолюбливавшую Скарлетт.
— Поделом вам обоим будет, если эта продувная девчонка
надумает заарканить одного из вас, — сказала маменька. — А может, она
решит, что двое лучше одного, и тогда вам придется переселиться в Юту, к
мормонам… если только они вас примут, в чем я сильно сомневаюсь. Боюсь, что в
один прекрасный день вы просто-напросто напьетесь и перестреляете друг друга
из-за этой двуличной зеленоглазой вертушки. А впрочем, может, оно бы и к
лучшему.
С того дня — после митинга — Стюарт в обществе Индии
чувствовал себя не в своей тарелке. Ни словом, ни взглядом, ни намеком не дала
ему Индия понять, что заметила резкую перемену в его отношении к ней. Она была
слишком хорошо для этого воспитана. Но Стюарт не мог избавиться от чувства вины
и испытывал поэтому неловкость. Он понимал, что вскружил Индии голову, понимал,
что она и сейчас все еще любит его, а он — в глубине души нельзя было в этом не
признаться — поступает с ней не по-джентльменски. Он по-прежнему восхищался ею
и безмерно уважал ее за воспитанность, благородство манер, начитанность и
прочие драгоценные качества, коими она обладала. Но, черт подери, она была так
бесцветна, так тоскливо-однообразна по сравнению с яркой, изменчивой,
очаровательно-капризной Скарлетт. С Индией всегда все было ясно, а Скарлетт
была полна неожиданностей. Она могла довести своими выходками до бешенства, но
в этом и была ее своеобразная прелесть.
— Ну, давай поедем к Кэйду Калверту и поужинаем у него.
Скарлетт говорила, что Кэтлин вернулась домой из Чарльстона. Быть может, она
знает какие-нибудь подробности про битву за форт Самтер.
— Это Кэтлин-то? Держу пари, она не знает даже, что
этот форт стоит у входа в гавань, и уж подавно ей не известно, что там было
полным-полно янки, пока мы не выбили их оттуда. У нее на уме одни балы и
поклонники, которых она, по-моему, коллекционирует.
— Ну и что? Ее болтовню все равно забавно слушать. И во
всяком случае, мы можем переждать там, пока ма не уляжется спать.
— Ладно, черт побери! Я ничего не имею против Кэтлин,
она действительно забавная, и всегда интересно послушать, как она рассказывает
про Кэро Ретта и всех прочих, кто там в Чарльстоне. Но будь я проклят, если
усижу за столом с этой янки — ее мачехой.
— Ну, чего ты так на нее взъелся, Стюарт? Она же полна
самых лучших побуждений.
— Я на нее не взъелся — мне ее жалко, а я не люблю
людей, которые вызывают во мне жалость. А она уж так хлопочет, так старается,
чтобы все было как можно лучше и все чувствовали себя как дома, что непременно
сказанет что-нибудь невпопад. Она действует мне на нервы! И при этом она ведь
считает всех нас, южан, дикарями. Даже прямо так и сказала ма. Она, видите ли,
боится южан. Белеет как мел всякий раз при нашем появлении. Ей-богу, она похожа
на испуганную курицу, когда сидит на стуле, прямая как палка, моргает
блестящими, круглыми от страха глазами, и так и кажется, что вот-вот захлопает
крыльями и закудахчет, стоит кому-нибудь пошевелиться.
— Так и не удивительно. Ты же прострелил Кэйду ногу.
— Я был пьян, иначе не стал бы стрелять, —
возразил Стюарт. — И Кэйд не держит на меня зла. Да и Кэтлин, и Рейфорд, и
мистер Калверт. Одна только эта их мачеха-северянка подняла крик, что я,
дескать, варвар и порядочным людям небезопасно жить среди этих нецивилизованных
дикарей-южан.
— Что ж, она по-своему права. Она ведь янки, откуда ей
набраться хороших манер. И в конце-то концов, ты же все-таки стрелял в него, а
он ее пасынок.
— Да черт подери, разве это причина, чтобы оскорблять
меня! А когда Тони Фонтейн всадил пулю тебе в ногу, разве ма поднимала вокруг
этого шум? А ведь ты ей не пасынок, как-никак — родной сын. Однако она просто
послала за доктором Фонтейном, чтобы он перевязал рану, и спросила — как это
Тони угораздило так промахнуться. Верно, он был пьян, сказала она. Помнишь, как
взбесился тогда Тони?
