«О! — мысленно воскликнула Скарлетт, впервые со дня
памятного барбекю ощутив подлинную радость. — Кажется, мне здесь
понравится. Жизнь тут кипит ключом, и все так интересно!
А жизнь в городе действительно кипела ключом, и отнюдь ее
все стороны этой жизни были доступны взору Скарлетт: десятки новых салунов
открывались один за другим; следом за войсками в город хлынули толпы
проституток, и бордели процветали — к ужасу благочестивых горожан. Все
гостиницы, пансионы и частные дома были забиты до отказа приезжими; к раненым,
находившимся на излечении в переполненных госпиталях Атланты, родственники
стекались отовсюду. Каждую неделю устраивались балы, приемы, благотворительные
базары и бесчисленные свадьбы на скорую руку, на военный лад; отпущенные на
побывку женихи венчались в светло-серых с золотыми галунами мундирах, невесты —
в пышных подвенечных уборах, прорвавших блокаду наряду с шампанским, пенившимся
в бокалах, когда поднимались тосты в честь новобрачных; в церквах в проходах
между скамьями повсюду торчали сабли, и за венчаниями следовали прощания и
слезы. Всю ночь темные, обсаженные деревьями улицы гудели от топота танцующих
ног, а из окон неслись звуки фортепьяно, и мужественные голоса воинов-отпускников,
сплетаясь с нежными сопрано, выводили меланхолические напевы: «Горнисты в горн
трубят» и «Письмо твое пришло, увы, так поздно», увлажняя слезами волнения юные
глаза, еще не познавшие всей глубины истинного горя.
Коляска, увязая в жидкой грязи, катилась по улице, а у
Скарлетт, не иссякая ни на мгновение, слетали с языка вопросы, и дядюшка Питер,
гордый своей осведомленностью, отвечал на них, тыча то туда, то сюда кнутом.
— Вон там — это арсенал. Да, мэм, у них там винтовки и
всякое такое прочее. Нет, мэм, это не лавки, это конторы тех, кто прорывает
блокаду. Как, мэм, да неужто вы ничего не знаете про это? Это конторы
чужеземцев — они покупают у нас хлопок и везут его морем из Чарльстона и
Уилмингтона, а нам привозят порох. Нет, мэм, не знаю я, кто они такие. Мисс
Питти говорит — они вроде бы англичане, да только никто ни слова не понимает,
что они лопочут. Да, мам, большой дым, от этой копоти у мисс Питти совсем
пропали ее шелковые занавески. Это все от прокатных и литейных цехов. А уж шуму-то
от них по ночам — мочи нет! Никому спать не дают! Нет, мэм, смотреть —
смотрите, а останавливаться я не могу. Пообещал мисс Питти привезти вас
прямехонько домой… Мисс Скарлетт, поклонитесь-ка. Это мисс Мерриуэзер и мисс
Элсинг здороваются с вами.
Скарлетт смутно припомнила двух вышеназванных дам: они
приезжали на ее свадьбу из Атланты… Кажется, это закадычные подруги мисс
Питтипэт. Она поспешно обернулась в ту сторону, куда указывал кнут дядюшки
Питера, н поклонилась. Дамы сидели а коляске перед мануфактурным магазином.
Хозяин и два приказчика стояли перед ними на тротуаре, держа в руках рулоны
хлопчатобумажных тканей. Миссис Мерриуэзер была высокая тучная дама, так
исступленно затянутая в корсет, что, казалось, ее бюст, выпирая из корсажа,
устремляется вперед, словно нос корабля. Ее черные с проседью волосы обрамляла
бахрома безупречно каштановых искусственных локонов, упорно не желавших
гармонировать с природным цветом волос, а круглое румяное лицо было хоть и
добродушным, но и властным. Миссис Элсинг, худощавая, хрупкая, со следами былой
красоты и годами несколько моложе своей спутницы, сохраняла остатки увядающей
свежести и горделивую осанку покорительницы сердец.
Обе эти дамы, вкупе с третьей — миссис Уайтинг, были
столпами светского общества Атланты. Они безраздельно управляли тремя церквами
в своих приходах — их клиром, певчими и прихожанами. Они устраивали
благотворительные базары, председательствовали в швейных кружках, руководили
устройством балов и пикников. Им было точно известно, кто составил удачную
партию и кто — нет, кто предается тайному пьянству, кто должен родить и когда.
Они были непререкаемыми знатоками всех родословных, если речь шла о лицах,
имевших какой-то вес в Джорджии, Южной Каролине и Виргинии, а все прочие в
расчет не принимали, ибо, по твердому убеждению этих дам, всякий, кто был хоть
кем-то, не мог быть выходцем ни из какого другого штата, кроме вышеупомянутых
трех. Они точно знали, что прилично и что нет, и никогда не упускали случая
заявить об этом во всеуслышание: миссис Мерриуэзер — громко и внятно, миссис
Элсинг — изыскаяно-певучим замирающим голоском, миссис Уайтинг — трагическим
шепотом, дающим представление о том, как ей тяжело говорить о подобных вещах.
Все три дамы ненавидели друг друга и друг другу не доверяли с не меньшей
искренностью и острой неприязнью, первый римский триумвират, и это,
по-видимому, и служило основой их, нерасторжимого союза.
— Я сказала Питти, что вы непременно должны быть в моем
госпитале, — крикнула миссис Мерриуазер, сияя улыбкой. — Не вздумайте
что-нибудь пообещать миссис Мид или миссис Уайтинг!
— Ни за что, — отвечала Скарлетт, не имея ни
малейшего представления о том, что подразумевает под этим миссис Мерриуэзер, но
чувствуя, как у нее потеплело на сердце, оттого что ее так радушно приветствуют
и она кому-то нужна. — Я надеюсь, мы скоро увидимся.
Коляска потащилась дальше, но тут же стала, давая дорогу
двум дамам, пробиравшимся через улицу, прыгая с камня на камень, с полными
бинтов корзинами в руках. В эту минуту внимание Скарлетт привлекла к себе
чья-то яркая, необычно яркая для улицы одежда: на тротуаре, завернувшись в
пеструю кашемировую шаль с бахромою до пят, стояла высокая красивая женщина с
нагловатым лицом и копной ненатурально рыжих волос. Скарлетт еще никогда не
видела женщины, которая бы так явно «что-то делала со своими волосами», и она
уставилась на нее как зачарованная.
— Дядюшка Питер, кто это? — шепотом спросила она.
— Не знаю.
— Знаешь, знаешь. Я же вижу, что знаешь. Кто она?
— Ее зовут Красотка Уотлинг, — сказал дядюшка
Питер, презрительно оттопырив нижнюю губу.
Скарлетт не преминула отметить про себя, что он не прибавил
к имени ни «мисс», ни «миссис».
— А кто она такая?
— Мисс Скарлетт, — угрюмо произнес дядюшка Питер и
вытянул кнутом никак этого не ожидавшую лошадь, — мисс Питти совсем будет
не по нраву, что вы все спрашиваете про то, о чем вам вовсе не надобно
спрашивать. Теперь » этом городе столько всякого непотребного народу, что о нем
и говорить-то негоже.
«Боже милостивый! — подумала Скарлетт, сразу прикусив
язык. — Должно быть, это падшая женщина!» Еще ни разу в жизни не
доводилось ей видеть женщин такого сорта, и она чуть не свернула себе шею,
разглядывая эту особу, пока та не затерялась в толпе.
Лавки и новые, возникшие за войну здания стали теперь
попадаться все реже и реже, а между ними лежали пустыри. Наконец деловая часть
города осталась позади и вдали показались жилые кварталы. Скарлетт мгновенно
узнавала их, как старых друзей: вот солидный, величественный дом Лейденов; вот
белые колонны и зеленые жалюзи Боннеллов; вот красный кирпичный, насупившийся
за невысокой дощатой оградой дом в георгианском стиле — это особняк Маклюров.
Теперь они продвигались вперед еще медленнее, так как со всех крылечек, из всех
палисадников, со всех дорожек к ней неслись приветствия. Кое-кого из хозяек
этих домов Скарлетт немного знала, других припоминала очень смутно, но большей
же части они были ей незнакомы. Тетя Питтипэт явно оповестила всех о ее
приезде. Малютку Уэйда приходилось время от времени приподымать повыше, чтобы
те дамы, которые рискнули, несмотря на грязь, приблизиться к коляске, могли
громко выразить свое восхищение. И все они утверждали, что Скарлетт должна
присоединиться именно к их вязальным и швейным кружкам и госпитальным комитетам
и ни к каким другим, а она беспечно раздавала обещания направо и налево.
