Когда коляска проезжала мимо покосившегося тесового домика,
выкрашенного в зеленую краску, маленькая негритянка, стоявшая на крылечке,
крикнула:
— Эй, она приехала! — И доктор Мид со своей
супругой и тринадцатилетним Филом появились из дома, чтобы ее приветствовать.
Скарлетт припомнила, что они тоже были у нее на свадьбе. Миссис Мид взобралась
на камень, возле которого приезжавшие останавливали лошадей, чтобы удобнее было
сойти, и, вытянув шею, разглядывала ребенка, а доктор Мид прошлепал по грязи к
самой коляске. Это был высокий, худой мужчина с остроконечной седоватой
бородкой. Одежда болталась на его тощей фигуре, словно наброшенная на плечи
только что пронесшимся ураганом. Он был кладезем мудрости в глазах всей Атланты
и ее надежным оплотом, и потому нет ничего удивительного, если такого же мнения
о себе отчасти придерживался и сам. Но, невзирая на его напыщенные манеры и
привычку изрекать свое суждения тоном оракула, доктор был добрейшей душою в
городе.
Поздоровавшись со Скарлетт, ткнув Уэйда пальцем в живот и
похвалив его, доктор тут же заявил, что тетушка Питтипэт дала клятвенное
обещание: Скарлетт будет скатывать бинты и работать в госпитале, в комитете у
миссис Мид, я только у миссис Мид.
— О господи, что же мне делать! Я уже надавала обещаний
нескольким десяткам дам! — воскликнула Скарлетт.
— В том числе, конечно, и миссис Мерриуэзер! —
возмущенно вскричала миссис Мид. — Чтоб ей пусто было! Она, должно быть,
днюет и ночует на вокзале!
— Я пообещала, потому что не имела представления, о чем
она говорит, — призналась Скарлетт. — А что, кстати, это за комитеты?
Доктор и его супруга были, казалось, слегка шокированы
проявленным Скарлетт невежеством.
— Ну, понятно, вы ведь были погребены у себя на
плантации, откуда же вам знать, — поспешила найти для нее извинение миссис
Мид. — У нас созданы комитеты сестер милосердия для обслуживания разных
госпиталей по разным дням. Мы ухаживаем за ранеными, помогаем докторам, готовим
перевязочный материал и одежду, а когда раневые поправляются настолько, что
могут покинуть госпиталь, мы берем их к себе домой до полного выздоровления,
после чего они возвращаются в армию. И мы заботимся о семьях раненых, поскольку
некоторые из них терпят просто ужасную нужду. Наш комитет создан при том
госпитале, где работает доктор Мид, и все в один голос утверждают, что доктор
поистине творят чудеса…
— Хватит, хватит, миссис Мид, — ласково прервал ее
супруг. — Нечего меня перед всеми расхваливать. Вы вот не пустили меня на
фронт» а то, что я здесь делаю, это все пустяки.
— Не пустила? — возмущенно вскричала
супруга, — Я не пустила? Это же город вас не отпустил, и вы это прекрасно
знаете. Понимаете, Скарлетт; когда людям стало известно, что он намерен отбыть
в Виргинию в качестве военного врача, все дамы в городе подписали петицию,
умоляя его остаться здесь. Само собой понятно, что город не может обойтись без
него.
— Ну будет, будет, миссис Мид, — повторил доктор,
явно польщенный ее похвалами. — Что ж, пожалуй, хватит пока и одного сына
на фронте.
— А на будущий год пойду на войну я! — воскликнул
Фил, подпрыгивая на месте от волнения. — Барабанщиком!. Я уже учусь бить в
барабан. Хотите послушать? Сейчас побегу, принесу барабан!
— Нет, не сейчас, — сказала миссис Мид и притянула
к себе. Глубокое душевное волнение отразилось на ее лице. — Не на будущий
год, дорогой. Еще через годик, может быть.
— Но война же тогда кончится! — обиженно закричал
Фил, выскальзывая из материнских объятий, — А ты обещала!
Взгляды родителей встретились, и Скарлетт прочла все в их
глазах. Дарси Мид сражался в Виргинии, и трепетная любовь родителей была
устремлена на младшего, остававшегося с ними сына.
Дядюшка Питер откашлялся.
— Мисс Питти была страх в каком волнении, когда я
уезжал. Надо ехать домой, она и так уж небось лежит в обмороке.
— До свидания! Я наведаюсь к вам после обеда! —
крикнула миссис Мид. — И передайте от меня Питти: если она не отдаст вас в
мой комитет, ей еще не раз прядется падать в обморок.
Коляска, раскачиваясь из стороны, в сторону в скользких глинистых
колеях, потащилась дальше, а Скарлетт, улыбаясь, откинулась на подушки. Впервые
за много месяцев у нее посветлело на душе. Атланта с ее шумной уличной толпой,
с ее неистовостью, спешкой, подспудным напряжением возбуждала в ней приятное
волнение — она была ей куда милее пустынной плантации в окрестностях
Чарльстона, где ночное безмолвие нарушали лишь крика аллигаторов, милее и
самого Чарльстона, дремлющего в тени своих садов за высокими оградами, милее
Саванны с ее широкими, обсаженными пальмами улицами и мутной рекой. И — пока
что; быть может, милее даже Тары, дорогой ее сердцу Тары.
Этот город с узкими грязными улочками, раскинувшиеся среди
пологих краевых холмов, чем-то таинственно влек ее к себе; в нем крылась
какая-то глубокая первозданная сила, находившая отклик в ее душе, где под
тонкой оболочкой привитых усилиями Мамушки и Эллин понятий оставалось живо то,
что было сродни этой силе. Здесь она внезапно почувствовала себя в своей стихии
— здесь, а не среди спокойного величия старых городов, распластавшихся на
равнине у желтых рек.
Теперь дома отстояли друг от друга все дальше и дальше, и
вот, высунувшись из коляски, Скарлетт увидела красные кирпичные стены и
шиферную крышу дома мисс Питтипэт. Дом стоял на отшибе, на северной окраине
города. За ним Персиковая улица, сужаясь, превращалась в тропу, вьющуюся между
высоченными деревьями, и скрывалась из глаз в тихой чаще леса. Аккуратная
деревянная ограда сияла свежей белой краской, а цветник перед входом золотился
желтыми звездочками последних в этом сезоне жонкилей. На крыльце стояли две
женщины в черных платьях, а позади них огромная мулатка, скрестив под
передником руки, расплывалась широченной белозубой улыбкой. Толстушка мисс
Питтипэт переминалась от волнения на своих маленьких ножках, прижав руку к пышной
груди, дабы унять биение растревоженного сердца. Скарлетт поглядела на стоявшую
рядом с ней Мелани и с мгновенно вспыхнувшим чувством неприязни поняла: вот она
— ложка дегтя в бочке меда Атланты: эта хрупкая фигурка в траурном платье, с
гривой непокорных темных кудрей, безжалостно стянутых в степенный тугой узел, с
радостной приветливой улыбкой на нежном широкоскулом личике с острым
подбородком.
Когда кому-нибудь из южан припадала охота собрать пожитки и,
отправиться за двадцать миль проведать родных или друзей, визит этот редко
продолжался менее четырех-пяти недель, а иной раз затягивался и дольше. Южане с
равным энтузиазмом ездили в гости и принимали гостей у себя, и не было ничего
из ряда вон выходящего, если, заглянув на рождество, родственники задерживались
до июля. Нередко случалось также, что и новобрачные, заехав с обычным визитом,
заживались, у радушных хозяев до появления на свет своего второго ребенка. И
столь же часто бывало, что какой-нибудь престарелый дядюшка или тетушка,
завернув в воскресенье отобедать, много лет спустя отправлялся из этого же дома
на погост, так и не удосужившись убраться восвояси. Гости никого не утруждали,
ибо дома были вместительны, в челяди недостатка не ощущалось, а прокормить
несколько лишних ртов в этом краю изобилия не составляло труда. Во всех домах
постоянно было полно гостей разного возраста я пола: приезжали с визитом
новобрачные; приезжали молодые матери — похвалиться своим новорожденным;
приезжали выздоравливающие — окрепнуть после болезни; приезжали удрученные
горем молодые девушки, усланные родителями из дома, дабы уберечь их от
нежелательного брака, и молодые девушки, достигшие критического возраста и еще
не обручившиеся и отправленные к родственникам в надежде, что с их помощью и на
новом месте удастся поймать подходящего жениха. Гости вносили разнообразие,
оживляли неспешное течение жизни Юга, и им всегда оказывали радушный прием.
